JК
Палач :: Лимонов Эдуард
Страница: 25 из 372Голова у него чуть кружилась, как-никак он провел в постели с Наташкой целых двенадцать часов.
Оскар не оставил «снаряжение» Наташке, не хотел, чтобы снаряжением воспользовался какой-нибудь из ее случайных гостей, хотя Наташка и утверждала, что хлестать ее плеткой и приковывать к кровати при помощи наручников — исключительный приоритет Оскара. «Они или делают мне очень больно, или вообще не чувствуют моего тела. С какой стати я буду просить бесталанных музыкантов играть на таком деликатном и нежном инструменте, как мое тело», — обижалась Наташа.
«Но ты же позволяешь неумелым и случайным музыкантам ебать тебя», — говорил Оскар.
Наташа в ответ молча и таинственно улыбалась. Иногда загадочно хихикала…
«Неизвестно когда, за мелкими заботами, мелкими происшествиями, прошло лето», — думал Оскар, вдыхая тепло-влажный, чуть отдающий сожженным углем, нагретым камнем и старой мочой запах Нью-Йорка. Оскар любил размышлять на ходу. Пожалуй, это и была единственная ситуация или позиция, в которой Оскар мог размышлять. Чтобы думать, ему вужно было ходить. По Нью-Йорку ли, по отельной комнате, не так важно, главное — ходить. Двигаться.
«Дела мои хуевые, — думает Оскар. — Мне тридцать пять лет, я уже шесть лет на Западе, и следует честно признать, что я до сих пор неудачник». «Лузер», — повторил Оскар то же самое по-английски и удивился категоричному, безжалостному звучанию слова.
Оскар не оставил «снаряжение» Наташке, не хотел, чтобы снаряжением воспользовался какой-нибудь из ее случайных гостей, хотя Наташка и утверждала, что хлестать ее плеткой и приковывать к кровати при помощи наручников — исключительный приоритет Оскара. «Они или делают мне очень больно, или вообще не чувствуют моего тела. С какой стати я буду просить бесталанных музыкантов играть на таком деликатном и нежном инструменте, как мое тело», — обижалась Наташа.
«Но ты же позволяешь неумелым и случайным музыкантам ебать тебя», — говорил Оскар.
Наташа в ответ молча и таинственно улыбалась. Иногда загадочно хихикала…
«Неизвестно когда, за мелкими заботами, мелкими происшествиями, прошло лето», — думал Оскар, вдыхая тепло-влажный, чуть отдающий сожженным углем, нагретым камнем и старой мочой запах Нью-Йорка. Оскар любил размышлять на ходу. Пожалуй, это и была единственная ситуация или позиция, в которой Оскар мог размышлять. Чтобы думать, ему вужно было ходить. По Нью-Йорку ли, по отельной комнате, не так важно, главное — ходить. Двигаться.
«Дела мои хуевые, — думает Оскар. — Мне тридцать пять лет, я уже шесть лет на Западе, и следует честно признать, что я до сих пор неудачник». «Лузер», — повторил Оскар то же самое по-английски и удивился категоричному, безжалостному звучанию слова.