Пассажир без багажа   ::   Ануй Жан

Но пометы эти не избороздили ваше лицо, черты не только не стали жестче, напротив, смягчились, разгладились. Будто по вашему лицу прошел шквал нежности и доброты.

ГАСТОН. Да. Только теперь я понял, сколь многое способствовало тому, чтобы лицо вашего уважаемого брата не слишком дышало нежностью.

ЖОРЖ. Вы ошибаетесь. Правда, он был жестокий, непостоянный, легкомысленный, порой действовал бессознательно... Но... но я любил его, вопреки всем недостаткам. Он был красивее меня. Возможно, не умнее -- я имею в виду тот ум, что требуется в школе или на экзаменах,-- но эмоциональнее и уж наверняка более блестящий... (Глухим голосом.) Более обольстительный... А знаете, он тоже меня любил, по-своему, конечно. Питал ко мне, во всяком случае подростком, нежность и признательность, а это меня, понятно, трогало. Потому-то мне так тяжело было узнать... (Склоняет голову, будто на нем лежит вина.) Я его возненавидел, да, возненавидел... А потом, и очень скоро... уже не мог на него сердиться...

ГАСТОН. Но за что?

ЖОРЖ (поднимает голову, глядит в глаза Гастону). Это ты, Жак?

ГАСТОН пожимает плечами.

Сколько я ни твердил себе, что он мальчишка, что в глубине души он слабый, как все неистовые... Сколько я ни твердил, что летним вечером так нелегко устоять перед такими прекрасными свежими устами, особенно если уезжаешь на фронт... Твердил, что я был далеко, что она тоже была почти ребенок...

ГАСТОН. Я не совсем вас понимаю. Он отбил у вас любовницу?

Пауза.