Паводок   ::   Лиханов Альберт

И не теряет высоты,

заботами замучено…

«Дьявол, – подумал Гусев, – слова ведь простые, а как режет этот Валька, черт его дери». Стихи не просто волновали его, а как бы стыдили, что ли. Никогда не мог он подумать даже о таком неловком, потайном, а тут сказано, да еще и гладко. И правильно в общем-то.

Ах, ничего не знаешь ты,

и, может, это к лучшему.

Последний луч в окне погас,

полиловели здания…

Ты и не знаешь, что сейчас

у нас с тобой

свидание.

Что губы теплые твои

сейчас у сердца самого,

и те слова – слова любви —

опять воскресли заново.

И пахнет вялая трава,

от инея хрустальная,

и, различимая едва,

звезда блестит печальная.

И лист слетает на пальто,

и фонари качаются…

Благодарю тебя за то,

что это не кончается.

Валька умолк, а Слава сказал себе, что эти стихи не про него, – здания, фонари, какие тут фонари и здания, тут тайга, – но тем себя не успокоил.

Помимо него, помимо его воли, выплыл осенний день его жизни, городской сквер, укрытый медью берез, мокрые скамейки, газета, постеленная для сухости на одной из них, и они, он, Слава Гусев, и Ксения Кузьмина, студентка финансово-экономического техникума.

Мысль о Ксене пробудила в нем тайную радость, какое-то ликование, тепло. Он улыбнулся робкой, беззащитной улыбкой. «Надо бы запомнить стихи-то, – сердясь на себя и зная, что никогда ему запоминание это не пригодится, подумал Гусев.