Печки-лавочки   ::   Шукшин Василий

Мы очень много знаем, мы строим невиданный Вавилон… Мы оглушили себя треском машин, воем сирен… Мы, в своем упоении цифрами, полупроводниками, схемами, телевидением, мы, социологи, математики, нумизматики, мастера классической демагогии… мы уже давно не слышим, как говорит наш народ. Послушайте же!

Еще в машине, когда ехали московскими улицами в университет, профессор говорил Ивану:

— Рассказать?.. Ну, расскажи что-нибудь… О себе. Расскажи, как ты собираешься детей учить. Почему непременно надо учить. Расскажи, как ты обо всем этом думаешь, — получится про жизнь.

— Можно Нюра тоже выступит? — попросил Иван.

— Можно.

— Нет, я не буду, — воспротивилась Нюра. — Я не умею.

— Ну, посмотрим, как там будет… Только, Иван, дело-то в том, что это вовсе не значит — выступать. Надо рассказать, как умеешь… Понимаешь ли?

— Все будет в порядке, — заверил Иван.

А еще раньше, в тот же день, утром, у профессора — Сергея Федорыча и его коллеги — произошел серьезный разговор.

— Почему? — спросил Сергей Федорыч коллегу.

— Потому, — стал внятно, жестко, но не зло пояснять лысый профессор, — что ты его не знаешь. Не понимаешь. Не чувствуешь, выражаясь дамским языком. И не суйся ты в это дело. И не срамись: и себя подведешь, и парня… поставишь в глупое положение. Не тот сегодня мужичок, Серега, не тот… И фамилия его — не Каратаев. Как ты еще не устал от своего идеализма? Даже удивительно.

— Жалко, Лев Николаич помер — послушал бы хоть. Тоже был идеалист безнадежный.

— В отношении мужичка — да, был идеалист.