Бронепоезд No 14,69   ::   Иванов Всеволод

И,для чего-то зажмурившись, спрашивал проходившие отряды:

-- Сколько народу?

Открывая глаза, залихватски выкрикивал стоявшему на холме Вершинину:

-- Гришатински, Никита Егорыч!

У подола горы редел лес, и на россыпях цвел голый камень. За камнем, на восток, на полверсты -- реденький кустарник, за кустарником -- желтая насыпь железной дороги, похожая на одну бесконечную могилу без крестов.

-- Мутьевка, Никита Егорыч! -- кричал лисолицый.

Темный, в желтеющих, измятых травах, стоял Вершинин. Было у него лохмоволосое, звериное лицо, иссушенный долгими переходами взгляд и изнуренные руки. Привыкшему к машинам Пентефлию Знобову было спокойно и весело стоять близ него. Знобов сказал:

-- Народу идет много.

И протянул вперед руку, словно хватаясь за рычаг исправной и готовой к ходу машины.

-- Анисимовски! Сосновски!

Васька Окорок, рыжеголовый на золото-шерстном коротконогом иноходце подскакал к холму и, щекоча сапогами шею у лошади, заорал:

-- Иду-ут! Тыщ, поди, пять будет!

-- Боле, -- отозвался уверенно лисолицый с россыпи. -- Кабы я грамотной, я бы тебе усю риестру разложил. Мильен!

Он яростно закричал проходившим:

-- А ты каких волостей?..

У низкорослых монгольских лошадок и людей были приторочены длинные крестьянские мешки с сухарями. В гривах лошадей и людей торчали спелые осенние травы, и голоса были протяжные, но жесткие, как у перелетных осенних птиц.