JК
Первые радости :: Федин Константин Александрович
Страница: 322 из 468 — Заботятся оего праве умереть! Но кто дал право хоронить живого человека?!
В комнате никого не было. Он опять пододвинул к себе полоски бумаги и стал читать: «Не только великие люди, а самые обыкновенные, чувствуя приближение смерти, часто ищут одиночества. Они отворачиваются к стене от семьи, от друзей и просят оставить в покое… Не ищите же его! Он сам просит его не искать и оставить в покое. Разве не долг наш свято исполнять волю уходящих от нас в путешествие, из которого нет возврата? Толстой недаром сказал, что он не вернётся. Он ушёл, но не старайтесь найти след старческих ног. Не бойтесь! Он не умрёт, он не погибнет! Дайте ему теперь покой, а жить он будет вечно».
Явился корректор со свежими гранками.
— Послушайте, — вскинулся Пастухов, — вы понимаете что-нибудь? Я ничего не понимаю. Толстой жив?
— Жив.
— Почему же его отпевают? Ведь это уже — тризна!
Корректор надел и тотчас смахнул с носа пенсне, пососал затухшую трубочку.
— Да, конечно, — ответил он, щурясь с застенчивостью близорукого и покачиваясь, — конечно, немного противоречиво.
— Немного? Ну, если — немного!..
— Знаете ли, — глас народа. Народ понимает так, что позвала смерть. А насчёт противоречий — что ж? Я перечитываю все по два, по три раза и дивлюсь. Заклинают: оставьте его в покое, не ищите, не трогайте, не мешайте, уважайте волю, — все, как один, и нате-ка, посмотрите.
Он протянул гранки.
В комнате никого не было. Он опять пододвинул к себе полоски бумаги и стал читать: «Не только великие люди, а самые обыкновенные, чувствуя приближение смерти, часто ищут одиночества. Они отворачиваются к стене от семьи, от друзей и просят оставить в покое… Не ищите же его! Он сам просит его не искать и оставить в покое. Разве не долг наш свято исполнять волю уходящих от нас в путешествие, из которого нет возврата? Толстой недаром сказал, что он не вернётся. Он ушёл, но не старайтесь найти след старческих ног. Не бойтесь! Он не умрёт, он не погибнет! Дайте ему теперь покой, а жить он будет вечно».
Явился корректор со свежими гранками.
— Послушайте, — вскинулся Пастухов, — вы понимаете что-нибудь? Я ничего не понимаю. Толстой жив?
— Жив.
— Почему же его отпевают? Ведь это уже — тризна!
Корректор надел и тотчас смахнул с носа пенсне, пососал затухшую трубочку.
— Да, конечно, — ответил он, щурясь с застенчивостью близорукого и покачиваясь, — конечно, немного противоречиво.
— Немного? Ну, если — немного!..
— Знаете ли, — глас народа. Народ понимает так, что позвала смерть. А насчёт противоречий — что ж? Я перечитываю все по два, по три раза и дивлюсь. Заклинают: оставьте его в покое, не ищите, не трогайте, не мешайте, уважайте волю, — все, как один, и нате-ка, посмотрите.
Он протянул гранки.