Петр и Алексей (Христос и Антихрист - 3)   ::   Мережковский Дмитрий

Петр Андреич открыл перламутровую табакерку на крышке изображены были три овечки и пастушок, который развязывает пояс спящей пастушке - поднес табакерку хорошенькой княгине Черкасской, сам понюхал и прибавил с томным вздохом:

- В ту свою бытность в Неаполе я, как сейчас помню, инаморат был в некую славную хорошеством читадинку Франческу. Более 2000 червонных мне стоила. Ажно и до сей поры из сердца моего тот амор выйти не может...

Он так хорошо говорил по-итальянски, что пересыпал и русскую речь итальянскими словами: инаморат - вместо влюблен, читадинка - вместо гражданка.

Толстому было семьдесят лет, но казалось не больше пятидесяти, так как он был крепок, бодр и свеж. Любезностью с дамами мог бы "заткнуть за пояс и молодых охотников до Венус", по выражению царя. Бархатная мягкость движений, тихий бархатный голос, бархатная нежная улыбка, бархатные, удивительно густые, черные, едва ли, впрочем, не крашеные брови: "бархатный весь, а жальце есть", говорили о нем. И сам Петр, не слишком осторожный со своими "птенцами", полагал, что "когда имеешь дело с Толстым, надо держать камень за пазухой", На совести этого "изящного и превосходительного господина" было не одно темное, злое и даже кровавое дело. Но он умел хоронить концы в воду.

Последние гвозди погнулись, дерево затрещало, крышка поднялась, и ящик открылся. Сначала увидели что-то серое, желтое, похожее на пыль истлевших в гробе костей. То были сосновые стружки, опилки, войлок, шерстяные очески, положенные для мягкости.