Письма в древний Китай   ::   Розендорфер Герберт

Я уже представлял себе, как, выпущенный из тюрьмы, брожу по этому неуютному миру в поисках нашего моста... И не успеваю найти его к назначенному времени... И навсегда остаюсь здесь, в непроницаемом тумане, навеки отрезанный от родины, ото всех, и от тебя, мой друг, и от детей, и от любимой моей Сяо-сяо... Умерших тысячу лет назад, так что даже – прости меня! – не только костей, но и памяти от них не осталось.

Так сидел я, совершенно потерянный, будто на узком мостике без перил, натянутом через пропасть, и вспоминал в тюремной камере стихи великого Линь Цун-Юаня, которых здешние жители, конечно, уже не помнят:

Весна, ты идешь на север

И скоро прибудешь в Цинь —

Возьми мои сны с собою.

Оставь там, в старом саду,

Мой сон, что я снова дома.

Но человеческое сердце способно выдержать многое. Проспал я часа два, возможно, три; затем дверь открылась, и в камеру, к моему изумлению, вошел тот самый судья и мандарин. Он запомнил мое имя и назвал его. «Хэ Гао-дай!» – сказал он: так принято здесь обращаться к особам высокого ранга [10] . Поэтому я вновь отвесил ему три восьмых поклона и произнес:

– О добрейший, ниспосланный мне Небом Хэ Судья и Мандарин! Я, ничтожный червь, сердечно благодарю тебя за столь уважительное ко мне обращение. Да благословит Небо твоих предков, среди которых, возможно, нахожусь и я!

Конечно, он не понял этих слов, но, видимо, уловил смысл моей речи и легонько похлопал меня рукой по плечу – вероятно, совершив надо мной таким образом обряд очищения.