JК
Убийство за кулисами :: Незнанский Фридрих Евсеевич
Страница: 22 из 62Мама не верила, что его голос, каким бы завораживающим он ни сделался после мутации, все его победы на смотрах самодеятельности — они были в моде и проводились регулярно — в Москве значения не имеют…
Почему она при этом думала, что в Казанской консерватории дело обстоит иначе, для Юрия так и осталось загадкой.
В день его отъезда отец топтался тут же, мешая маме паковать последний из чемоданов (их было целых три плюс сумка с неизбежной «поездной» курицей и яйцами, сваренными вкрутую) и не зная, куда себя деть, что сказать сыну на прощание и как вообще теперь жить дальше… За прошедшие годы папина вторая жена подавила его целиком и полностью. У нее оказался характер, как определил для себя Юрий, «мужицкий», а не просто стервозный. Отец, прежде веселый, легкий, склонный пофилософствовать на тему «загадочной русской души» человек, едва ли не наизусть знающий запрещенного историка Соловьева и бесстрашно читавший и цитировавший при каждом удобном случае Солженицына, сделался немногословным, растерянным и почти бесхарактерным человеком, растерявшим вместе с пышной шевелюрой весь свой пыл и интерес к «высоким материям» и задушевным разговорам с друзьями.
Единственное, что у него осталось от прежней жизни, — эти их традиционные ужины в доме бывшей жены. Ужины ради сына… И вот теперь Юра уезжал, покидал их с матерью, возможно, навсегда (ведь действительно навсегда!), и где теперь предстоит проводить вечера отцу, было неясно.
Почему она при этом думала, что в Казанской консерватории дело обстоит иначе, для Юрия так и осталось загадкой.
В день его отъезда отец топтался тут же, мешая маме паковать последний из чемоданов (их было целых три плюс сумка с неизбежной «поездной» курицей и яйцами, сваренными вкрутую) и не зная, куда себя деть, что сказать сыну на прощание и как вообще теперь жить дальше… За прошедшие годы папина вторая жена подавила его целиком и полностью. У нее оказался характер, как определил для себя Юрий, «мужицкий», а не просто стервозный. Отец, прежде веселый, легкий, склонный пофилософствовать на тему «загадочной русской души» человек, едва ли не наизусть знающий запрещенного историка Соловьева и бесстрашно читавший и цитировавший при каждом удобном случае Солженицына, сделался немногословным, растерянным и почти бесхарактерным человеком, растерявшим вместе с пышной шевелюрой весь свой пыл и интерес к «высоким материям» и задушевным разговорам с друзьями.
Единственное, что у него осталось от прежней жизни, — эти их традиционные ужины в доме бывшей жены. Ужины ради сына… И вот теперь Юра уезжал, покидал их с матерью, возможно, навсегда (ведь действительно навсегда!), и где теперь предстоит проводить вечера отцу, было неясно.