Плацдарм   ::   Астафьев Виктор

— А-а, — начал успокаиваться Сема. — Надо все же предупреждать, а то вдруг че…

«Ах, Сема, Сема! Какое тут у нас может быть „вдруг“ или „че“. Вот еще денек-другой — и связь утихнет. Все утихнет…» — Сема, вы чего ели сегодня утром? Картошку с американской тушенкой, хлеб и чай с сахаром? Хорошо-о-о! Сема, к вам куличок прилетел. Этакий куличок-холостячок! Помажь ты ему маслицем хвост и отправь его сюда, а?

Сема Прахов поперхнулся:

— Я думал, у вас совсем плохо… Покойники вон плывут и плывут. А ты шутишь, значит, ничего еще… Конечно, и на рыбе жить можно…

Как далеко был Сема Прахов! Совсем в другой жизни, на другом берегу он обретался.

— Не дай Бог ни тебе, ни детям твоим жить на такой рыбе. Не дай Бог… — Лешка, не завершив беседы, подхватился, побежал в овраг. Когда вернулся, дрожащий от озноба, с ноющей болью в животе, Шорохов протянул ему недокурок.

— На, зобни, хоть и некурящий, но прочисти башку, а то, я гляжу, ты, как покойник Финифатьев, заговариваться начал. Деду Финифатьеву ныне хорошо, отмучился…

Лешка потянул и закашлялся — в цигарке было что-то горькое, табаком едва отдающее.

— Че это? — переждав головокружение, проговорил Лешка.

— Трубка. Бати Бескапустина. Уснул он, трубка выпала. Я ее растолок, с травой смешал…

«Ведь вся жизнь у полковника в трубке!» — Лешка хотел обругать Шорохова, но сил на ругань не было, ни шевелиться, ни говорить не хотелось.