Страница:
2 из 46
Угрюмой, нездоровой оцепенелости всех черт оно тоже скрыть не могло… В инвалидной коляске развалиной Колизея дотлевало громадное, расслабленное, как выжатая губка, тело.
– Да, – сказали толстые губы, – неча на зеркало пенять, коли рожа крива.
Напротив паралитика в глубоком черном кресле возникло движение, приглушенное кашляние, а потом свет выхватил лицо. На лице прорезалась белозубая усмешка, и человек в черном костюме сказал:
– Да, хреновые дела. Ничего не скажешь.
– А ты, кажется, удачно этими делами пользуешься, – хрипло сказал паралитик. Складки на его шее зашевелились, словно проснулась свернувшаяся кольцами змея. – Не дождался еще, как я сдохну, а уже начал ворочать всем. Словно тебе вручили «смотрящего». Не забывайся, а то, знаешь ли, – я болен и слаб, а ты здоров и нагл, но бывает так, что и деды переживают своих внуков.
– Я же тебе не внук.
Толстые губы сардонически искривились:
– Еще чего не хватало – такой внук! Тем более что у меня и детей-то нет. Не полагается.
– Да хорош тебе по понятиям-то прокатываться, а! – выговорил нахал в черном костюме. – Сейчас это, как говорится, не актуально. Так, что ли?
– Вот, умных слов уже набрался. Еще бы тебе умных мыслей, и совсем бы стал неплох. За умными мыслями обычно должны следовать продуманные дела, а у тебя с этим в напряг…
– Ой, Вадимыч, не надо! Стал ты моралистом на старости лет! Раньше ты не очень-то морализировал, когда «спортсменов» кромсал!
– Ты про Голубя с братом говоришь? Они заслужили. Сам не хуже меня знаешь.
|< Пред. 1 2 3 4 5 След. >|