JК
Пошехонская старина :: Салтыков-Щедрин Михаил Евграфович
Страница: 447 из 733На-тко! явилась господский хлеб есть, пальцем об палец ударить не хочет! Даром-то всякий умеет хлеб есть! И самовар с собой привезли – чаи да сахары… дворяне нашлись! Вот я возьму, да самовар-то отниму…
Иногда матушка подсылала ключницу посмотреть; что делают «дворяне», Акулина исполняла барское приказание, но не засиживалась и через несколько минут уже являлась с докладом.
– Ну что?
– Ничего. Сидят смирно, промежду себя разговаривают.
– Вот я им дам «разговаривают»! Да ты бы подольше у них побыла, хорошенько бы высмотрела.
– Нечего смотреть. Сидят тихо; он образ пишет, она краску трет.
– Небось, чаем потчевали?
– Не пивала ихнего чаю; не знаю. – И ты с ними заодно… потатчица!
Но, как я уже сказал, особенных мер относительно Мавруши матушка все-таки не принимала и ограничивалась воркотней. По временам она, впрочем, призывала самого Павла.
– Долго ли твоя дворянка будет сложа ручки сидеть? – приступала она к нему.
– Простите ее, сударыня! – умолял Павел, становясь на колени.
– Нет, ты мне отвечай: долго ли дворянка твоя будет праздновать?
– Не умеет она работу работать. Хлебы вот печет.
– Это в неделю-то три-четыре часа… А ты знаешь ли, как другие работают!
– Знаю, сударыня, да хворая она у меня.
– Вот я эту хворь из нее выбью! Ладно! подожду еще немножко, посмотрю, что от нее будет. Да и ты хорош гусь! чем бы жену уму-разуму учить, а он целуется да милуется… Пошел с моих глаз… тихоня!
Натурально, эти разговоры и сцены в высшей степени удручали Павла.
Иногда матушка подсылала ключницу посмотреть; что делают «дворяне», Акулина исполняла барское приказание, но не засиживалась и через несколько минут уже являлась с докладом.
– Ну что?
– Ничего. Сидят смирно, промежду себя разговаривают.
– Вот я им дам «разговаривают»! Да ты бы подольше у них побыла, хорошенько бы высмотрела.
– Нечего смотреть. Сидят тихо; он образ пишет, она краску трет.
– Небось, чаем потчевали?
– Не пивала ихнего чаю; не знаю. – И ты с ними заодно… потатчица!
Но, как я уже сказал, особенных мер относительно Мавруши матушка все-таки не принимала и ограничивалась воркотней. По временам она, впрочем, призывала самого Павла.
– Долго ли твоя дворянка будет сложа ручки сидеть? – приступала она к нему.
– Простите ее, сударыня! – умолял Павел, становясь на колени.
– Нет, ты мне отвечай: долго ли дворянка твоя будет праздновать?
– Не умеет она работу работать. Хлебы вот печет.
– Это в неделю-то три-четыре часа… А ты знаешь ли, как другие работают!
– Знаю, сударыня, да хворая она у меня.
– Вот я эту хворь из нее выбью! Ладно! подожду еще немножко, посмотрю, что от нее будет. Да и ты хорош гусь! чем бы жену уму-разуму учить, а он целуется да милуется… Пошел с моих глаз… тихоня!
Натурально, эти разговоры и сцены в высшей степени удручали Павла.