Пошехонская старина   ::   Салтыков-Щедрин Михаил Евграфович

Только тогда работа пойдет безостановочно и не даст бабам понапрасну засиживаться.

Побродивши по лугу с полчаса, он чувствует, что зной начинает давить его. Видит он, что и косцы позамялись, чересчур часто косы оттачивают, но понимает, что сухую траву и коса неспоро берет: станут торопиться, – пожалуй, и покос перепортят. Поэтому он не кричит: «Пошевеливайся!» а только напоминает: «Чище, ребята! чище косите!» и подходит к рядам косцов, чтобы лично удостовериться в чистоте работы.

Ничего, все идет как следует. Нагайка хоть кого выучит исправности. Изнемогая от жара, весь в поту, возвращается он к давешней копнушке и закуривает трубку. Мысль, что перед его глазами работают люди, которые тоже изнемогают от жары, не приходит ему в голову. Может быть, в былое время, когда он только что на хозяйство сел, она временами и мелькала, но теперь он уж привык. И они, думается ему, привыкли; не у него, так у себя в такой же зной и таким же манером работали бы. Всего лучше об этом не думать, потому что без чего нельзя, так нельзя.

Если б была другая работа, вроде пахоты, например, он, конечно, в такой жар на сенокос людей не послал бы, но в начале июля, кроме косьбы, и в поле выходить незачем.

– Чище, ребята, чище косите! – машинально покрикивает он, чтоб подкрадывающаяся дремота не застигла его предательски врасплох.

А солнышко между тем дошло до зенита и стоит, словно деревянное, не опускается.