JК
Последний мир :: Рансмайр Кристоф
Страница: 230 из 272Голова Итиса мерно покачивалась в этих объятиях при каждом шаге отца, голые ноги его тоже покачивались, ударялись одна о другую, и железный город, еще не видя окровавленной рубашки мальчика, догадался, что Итис мертв.
Терей не кричал, не плакал. Терей, способный своим рыком заглушить рев убойной скотины, когда она в смертном страхе упиралась, натягивая веревку, — этот Терей сейчас так нерешительно, так растерянно спускался к колодцу, прижимая к себе маленькое тельце, там он осторожно положил ребенка на камни, ребристые от канатов, на которых таскали ведра с водою. Лишь когда он снял с мертвого рубашку и из зияющей колотой раны потекла кровь, все, кто незримо и точно оцепенев стояли неподалеку, услышали, что мясник стонет, услышали его искаженный болью голос, чужой и страшный, как жалоба немой калеки.
Терей обмыл сына для погребения, приник лбом к острым краям раны, и недвижимый во тьме город понял, что эта смерть не просто слепая, беспомощная месть за увечье Филомелы, но конец десяти лет отчаяния.
Прокна изъяла сына из времени и вновь приняла в свое сердце.
Терей оставил окровавленную рубашонку у колодца, а Итиса унес обратно в дом. Он уложил свое дитя в постель, укрыл крахмальным белым саваном, взял топор и навсегда ушел из дому. Люди видели, как он на ходу, не глядя, с размаху обрушивал топор в ниши и кусты, как луч его фонаря медленно скользил по грязному полу развалин, как он у беженских костров срывал одеяла со скрюченных фигур, а потом молча небрежно перешагивал через уголья, — видели и понимали, что мясник ищет Прокну и хочет ее убить.
Терей не кричал, не плакал. Терей, способный своим рыком заглушить рев убойной скотины, когда она в смертном страхе упиралась, натягивая веревку, — этот Терей сейчас так нерешительно, так растерянно спускался к колодцу, прижимая к себе маленькое тельце, там он осторожно положил ребенка на камни, ребристые от канатов, на которых таскали ведра с водою. Лишь когда он снял с мертвого рубашку и из зияющей колотой раны потекла кровь, все, кто незримо и точно оцепенев стояли неподалеку, услышали, что мясник стонет, услышали его искаженный болью голос, чужой и страшный, как жалоба немой калеки.
Терей обмыл сына для погребения, приник лбом к острым краям раны, и недвижимый во тьме город понял, что эта смерть не просто слепая, беспомощная месть за увечье Филомелы, но конец десяти лет отчаяния.
Прокна изъяла сына из времени и вновь приняла в свое сердце.
Терей оставил окровавленную рубашонку у колодца, а Итиса унес обратно в дом. Он уложил свое дитя в постель, укрыл крахмальным белым саваном, взял топор и навсегда ушел из дому. Люди видели, как он на ходу, не глядя, с размаху обрушивал топор в ниши и кусты, как луч его фонаря медленно скользил по грязному полу развалин, как он у беженских костров срывал одеяла со скрюченных фигур, а потом молча небрежно перешагивал через уголья, — видели и понимали, что мясник ищет Прокну и хочет ее убить.