JК
Последний мир :: Рансмайр Кристоф
Страница: 4 из 272И все же по крутым улочкам еще тянулся дым из печей рудоплавов, которые давали городу низкосортное железо — единственное, чего здесь от веку было вдоволь.
Железными были двери, железными — оконные ставни, ограды, коньки крыш и узкие мостики через бурную речку, которая делила Томы на две неравные части. И все это разъедал соленый ветер, разъедала ржа. Ржавым был цвет города.
В домах хлопотали рано стареющие, неизменно одетые в черное женщины, а в штольнях высоко над крышами, высоко на кручах трудились покрытые пылью, изможденные мужчины. Выходя в море за рыбой, здесь проклинали пустые воды, а засевая поля — вредителей, мороз и камни. Лежа ночами без сна, слышали, бывало, волчий вой. Томы были столь же унылы, столь же стары и лишены надежды, как и десятки иных приморских городов, и Котте казалось странным, что в этом поселке, одинаково беззащитном перед морем и горами, так крепко опутанном своими обычаями, так бедствующем в тисках холода, нищеты и тяжкого труда, вообще могло происходить что-то, о чем говорили в далеких салонах и кафе европейских метрополий.
Весть из железного города, по следу которой так долго шел он сам и, несомненно, пойдут другие, настигла Котту на застекленной веранде в одном из домов на римской виа Анастазио — светская болтовня среди бегоний и олеандров. Виды Томов, фотографии дымных улиц, развалин, утонувших в бурьяне, и ледяных заторов на реке, были в тот зимний вечер как нельзя более подходящим обрамлением для новости, которая без этого украшения, пожалуй, прозвучала бы слишком сухо и неубедительно.
Железными были двери, железными — оконные ставни, ограды, коньки крыш и узкие мостики через бурную речку, которая делила Томы на две неравные части. И все это разъедал соленый ветер, разъедала ржа. Ржавым был цвет города.
В домах хлопотали рано стареющие, неизменно одетые в черное женщины, а в штольнях высоко над крышами, высоко на кручах трудились покрытые пылью, изможденные мужчины. Выходя в море за рыбой, здесь проклинали пустые воды, а засевая поля — вредителей, мороз и камни. Лежа ночами без сна, слышали, бывало, волчий вой. Томы были столь же унылы, столь же стары и лишены надежды, как и десятки иных приморских городов, и Котте казалось странным, что в этом поселке, одинаково беззащитном перед морем и горами, так крепко опутанном своими обычаями, так бедствующем в тисках холода, нищеты и тяжкого труда, вообще могло происходить что-то, о чем говорили в далеких салонах и кафе европейских метрополий.
Весть из железного города, по следу которой так долго шел он сам и, несомненно, пойдут другие, настигла Котту на застекленной веранде в одном из домов на римской виа Анастазио — светская болтовня среди бегоний и олеандров. Виды Томов, фотографии дымных улиц, развалин, утонувших в бурьяне, и ледяных заторов на реке, были в тот зимний вечер как нельзя более подходящим обрамлением для новости, которая без этого украшения, пожалуй, прозвучала бы слишком сухо и неубедительно.