Поврежденный   ::   Герцен А И

а в сущности, и та и другая доказывают одно, что человек не способен знать всего, а так кое-что таки понимает; в этом сознаться не хочется, ну, но слабости человеческой, люди и верят, одни Моисею, другие Кювье; какая поверка тут? Один рассказывает, как бог создавал зверей и траву, а другой - как их создавала жизненная сила. Противуположноеть не между знанием и откровением в самом деле, а между сомнением и принятием на веру.

- Да на что же мне принимать на веру какие-нибудь патологические истины, когда я их умом вывожу из законов организма?

- Конечно, было бы не нужно, да ведь ни вы и никто другой не знает этих законов, ну так оно и приходится верить да помнить.

В мире не было человека, менее способного ладить с вашим чудаком, как лекарь, он вовсе не был глуп, но принадлежал к числу тех светлых, практических умов, улов подкожных, так сказать, которые дальше рассудочных категорий и общепринятых мнений не только не идут, но и не могут идти. Он удивлялся, как я мог иной раз- артистически наслаждаться разговорами Евгения Николаевича и брать его сторону; я утешал его, говоря: "Свой своему поневоле брат".

- Однако некоторые законы организма нам известны, - возражал защитник наук.

- Какие же, например?

- Мало ли - я не знаю, - да чтобы далеко не искать - вот вам общий закон: все родившееся должно умереть.

- Зачем же? - возразил Евгений Николаевич, - что за долг умирать? Да это и не закон, это так, факт; внутренней необходимости никакой нет в смерти; неужели вы думаете, что медицина не дойдет до того, чтобы продолжать жизнь до бесконечности?

При этом вопросе и я, грешный человек, взглянул на пего почти так же, как доктор.