Поздние человеколюбцы   ::   Каменецкий Александр

Пелевин помещает героя в ситуацию, наиболее точно выраженную дзенским коаном: "Лук сломан, стрел больше нет - стреляй без промедления!" Дом окружен взбунтовавшимися пьяными красноармейцами, готовыми растерзать странных и непонятных (значит, врагов) командира Василия Чапаева и его адъютанта, сочиняющего стихи о черном бублике. Возможный остаток жизни исчисляется минутами. Еще миг - и все будет кончено. В этот момент от Петра Пустоты требуется практически нечеловеческое, невозможное: признать и постичь, что ни вооруженной обезумевшей солдатни, ни дома, окруженного ею со всех сторон, ни полыхающего зарева пожара - ничего этого не существует, смерти нет и бояться нечего. Последующий спуск в подземелье, побег уже не имеют ничего общего с этим миром; броневик везет лихую просветленную команду по долинам и по взгорьям "Внутренней Монголии". На грани жизни и смерти Петр справляется с задачей, совершая прыжок за пределы ума, себя и мира, который затем подвергается символическому уничтожению из "глиняного пулемета" Реальности. Трансцендентный прорыв в ситуации, когда уже никакие человеческие средства помочь не в силах, - вот ответ Пелевина на все "проклятые вопросы", что были, есть и будут. Наивысший из всех возможных подвигов - и возвышенный заключительный аккорд: мира нет, нет страданий и горя, но лишь божественная Река Абсолютной Реальности неторопливо несет свои тихие воды из ниоткуда в никуда.

Совсем не так у Лимонова. От первой до последней страницы романа герой, казалось бы, не меняется, не совершает ни прорывов, ни подвигов, все так же нищенствует, скитается, фантазирует и ноет. Это вообще для Лимонова типично: избегать развития образа, ограничиваясь лишь констатацией фактов.