Предтеча   ::   Маканин Владимир Семенович

Это было как бы еще одной их привычкой: поговорить о Сергее Степановиче на ночь глядя. Кузовкин отвечал ей, как отвечал всегда:

– Сергей Степанович сейчас самоуглублен – ты же знаешь.

– Знаю… Какой человек! – вздыхала Люся.

– Нам в жизни повезло, правда?

– Еще бы. – Так они перешептывались…

Когда-то Кузовкин, маявшийся головными болями, прослышал о Якушкине и, едва отыскав, поверил тут же и влюбился в него, как только может поверить и влюбиться в пророка болезненный студент. Тогда Кузовкин настолько болел, что не мог учиться; он брал отпуск за отпуском. Маясь головой, он не мог жить в шуме общежития, – родители присылали деньги, и, решившийся, на ежемесячную их толику студент, снимая комнату, жил на отшибе и, конечно, при первом же удобном случае зазывал к себе Якушкина.

Приглашал он скромным и тихим голосом (громкость отдавала в виски), он шелестел, как деревце шелестит листьями, – он звал, сначала из вежливости, и тех, кто хотели бы знахаря послушать: он собирал. Однако продавщица Люся из углового гастронома на него, тихого и шелестящего, теперь – орала. Она сдала комнату болезненному студенту (студентику), чтобы иметь кое-что на лишнюю красивую тряпку, – она знать ничего не желала. Вернувшись из гастронома, она желала, может быть, безлюдья и орала, грубоватая, чтобы не смел он водить сюда всякий шепчущийся сброд.