Притча о пощечине   ::   Крелин Юлий Зусманович

— Пап, ведь не было спорта после Древней Греции? Правда?

— Черт его знает. Мирный спорт постепенно перерос в гладиаторство, наверное.

— Ну, а Пушкин-то?

— Я же сказал.

— Непонятно. — Виктор снова отвернулся к окну.

— Видишь, Женя, ты и не нашел что сказать.

— А ты чего на это ответила?

— То же самое.

Наступил мир, и они доброжелательно расхохотались.

Может, их тихий разговор о прошлом спорта индуцировал остальных участников поездки, выпорхнув, словно маленькая птичка, из-под их сомкнувшихся голов; может, наоборот, Виктор подхватил уже давно сорокой бившуюся между мужчинами в автобусе и рвущуюся на широкий простор провидческую беседу о спортивных прогнозах и перспективах, ныне обычно заменяющую когда-то животрепещущую тему погоды. Кто-то вещал о голах, кто-то говорил о любительстве и профессионализме. Почти все говорили убежденно. Естественно, не слышно было в бурном этом диспуте достоверных сомнений профессионала, не было даже благородной неуверенности, хоть и с меньшими сомнениями, дилетанта, — преобладала самодовольная безапелляционность профана. Но ведь тем и приятен общий необязательный разговор о спорте, как и о политике, в котором каждый без особого ущерба для общества и своего реноме в состоянии непререкаемо пророчествовать, не чувствуя себя при этом зарвавшимся идиотом.