Продай свою мать   ::   Севела Эфраим

Который был нитем, ни другим. А лишь только хотел мало-мальски прилично жить. И больше ничего. Меня она выплюнула за свои пределы. А их — себе под ноги.

У меня сжалось сердце от жалости к ним обоим. Я рванул раму окна вниз, в лицо мне хлестнул дождь.

— Послушай, Винцас! — закричал я. — Возьми его… Григория Ивановича к себе в дом. Я тебя прошу. Там места хватит. Слышишь?

Винцас закивал и что-то прокричал в ответ. Но я не расслышал, потому что рама с сухим стуком рванулась вверх, и окно захлопнулось. Это сделала Рута.

— У тебя больше нет забот, — гневно сказала она, — как беспокоиться об этих двух подонках.

Что я мог ей ответить? По-своему она была права. Но у меня нет ее категоричности и бескомпромиссности. И я страдаю. Порой за других больше, чем за себя.

Поезд тронулся. Мой родной город, где я родился дважды и пережил больше, чем отпущено одному человеку, уплывал в серой дождливой мгле. Словно он плакал. Кого он оплакивал? Меня? Своего незадачливого сына, покидавшего его навсегда? Или себя, остающегося хиреть и стариться в неволе?



x x x

«Дорогая моя дочь!

Пишу тебе и не знаю, огорчит ли тебя это письмо или ты позлорадствуешь, с удовлетворением признав, что я получил по заслугам, ибо своими руками вырыл яму, в которую свалился.

Я пишу тебе это письмо из тюрьмы. Из немецкой тюрьмы. Называется эта тюрьма «Моабит», и она была печально известна даже у нас, в Советском Союзе.