JК
Проклятие зверя :: Андреев Леонид Николаевич
Страница: 33 из 45И почудилось мне: вместе с проклятием его встают из гроба гигантские тени умерших столетий и идут торжественно в кровавой мгле; и новые встают за ними; и бесконечной вереницей огромных, бледных, окровавленных теней они беззвучно облегают землю и в пространство направляют свой страшный путь…
– Послушайте! послушайте! что же это такое! – схватил я за плечо соседа, лицо которого, как зеркало, отразило мое побледневшее, искаженное болью лицо.
– Я не знаю. Он каждый день так. Он, вероятно, очень болен.
– Это невозможно! Этого же нельзя оставить. Его надо убить! – сказал другой и взволнованно зашагал куда-то.
…И я бежал, гонимый проклятием зверя. И я ворвался в темную комнату, где одиноко ждала она; и я упал перед ней на колени и с рыданием закричал в ее бледное лицо:
– Он проклял меня! Слышишь, он проклял меня!
Мы были в лесу. Уже светила луна, и мы были в лесу, я и она, моя возлюбленная. Она сразу поняла, что случилось со мною; в моих бессвязных речах она почувствовала яд города и молча, как больного ребенка, как человека, отравленного угаром, увлекла меня сюда. И сказала мне:
– Дыши! Дыши всей грудью! И не думай. И смотри на лес.
Но я не смотрел на лес, – я смотрел на нее. Под светом луны лицо ее было холодно и бело, как мрамор. Она молчала и думала о чем-то. О чем думала эта женщина, такая чужая и такая близкая бесконечно?
– Отчего так бледно твое лицо?
– Щеки мои горят. Это так кажется от луны.
– Отчего у тебя такие большие, такие черные глаза? Куда ты смотришь?
– Я смотрю на тебя, мой милый. Я хочу согнать тени с твоего лица.
– Пойдем дальше. Здесь я чувствую еще город.
Все дальше и дальше шли мы, обвеянные лесною свежестью, и мы хотели проникнуть в самое сердце тишины и мягкого света.
– Послушайте! послушайте! что же это такое! – схватил я за плечо соседа, лицо которого, как зеркало, отразило мое побледневшее, искаженное болью лицо.
– Я не знаю. Он каждый день так. Он, вероятно, очень болен.
– Это невозможно! Этого же нельзя оставить. Его надо убить! – сказал другой и взволнованно зашагал куда-то.
…И я бежал, гонимый проклятием зверя. И я ворвался в темную комнату, где одиноко ждала она; и я упал перед ней на колени и с рыданием закричал в ее бледное лицо:
– Он проклял меня! Слышишь, он проклял меня!
Мы были в лесу. Уже светила луна, и мы были в лесу, я и она, моя возлюбленная. Она сразу поняла, что случилось со мною; в моих бессвязных речах она почувствовала яд города и молча, как больного ребенка, как человека, отравленного угаром, увлекла меня сюда. И сказала мне:
– Дыши! Дыши всей грудью! И не думай. И смотри на лес.
Но я не смотрел на лес, – я смотрел на нее. Под светом луны лицо ее было холодно и бело, как мрамор. Она молчала и думала о чем-то. О чем думала эта женщина, такая чужая и такая близкая бесконечно?
– Отчего так бледно твое лицо?
– Щеки мои горят. Это так кажется от луны.
– Отчего у тебя такие большие, такие черные глаза? Куда ты смотришь?
– Я смотрю на тебя, мой милый. Я хочу согнать тени с твоего лица.
– Пойдем дальше. Здесь я чувствую еще город.
Все дальше и дальше шли мы, обвеянные лесною свежестью, и мы хотели проникнуть в самое сердце тишины и мягкого света.