JК
Прохождение тени :: Полянская Ирина
Страница: 76 из 347Но они все равно остались в душе друг к другу непримиримы: бабушка не могла простить отцу "разбитой" жизни своей дочери, отец не мог забыть ей того, как она 17 января 1946 года разорвала свидетельство о мамином рождении, стремясь помешать их чувствам. Он был любитель драматических жестов, но другим их не прощал.
Как только я немного пришла в себя и поняла, что старуха, сидящая у постели, -- моя бабушка, я вцепилась в нее всеми чувствами, какими располагает десятилетний ребенок. Находясь во время болезни между жизнью и смертью, я словно балансировала на самом краешке своего рода, как на краю поворотного круга, где едва удерживались и мои взбалмошные родители, плохо понимающие то, что только полновесные гири прошлого могут уравновесить предстоящую мне тяжесть грядущего; бабушкино появление раздвинуло границы родовой памяти, и жизнь наша обрела некоторую устойчивость.
6
Вначале я решила, что слово, которым они меня величают, -- сестра -несет в себе госпитальный оттенок, ведь круг моих обязанностей среди этих инвалидов вскоре определился как сестринско-маркитантский: я водила их в город, делала закупки в магазине, помогала чем могла. Но, выйдя за порог их комнаты, а затем и общежития, я услышала то же обращение к себе, я будто вступала в мимолетные родственные связи со всем городом. "Сестра, помощь не нужна?" -- спрашивали меня на улице, заметив, что я мешкаю перед вывесками, написанными на чужом языке. "Сестра, угощайся", -- протягивали мне кепку с черным виноградом.
Как только я немного пришла в себя и поняла, что старуха, сидящая у постели, -- моя бабушка, я вцепилась в нее всеми чувствами, какими располагает десятилетний ребенок. Находясь во время болезни между жизнью и смертью, я словно балансировала на самом краешке своего рода, как на краю поворотного круга, где едва удерживались и мои взбалмошные родители, плохо понимающие то, что только полновесные гири прошлого могут уравновесить предстоящую мне тяжесть грядущего; бабушкино появление раздвинуло границы родовой памяти, и жизнь наша обрела некоторую устойчивость.
6
Вначале я решила, что слово, которым они меня величают, -- сестра -несет в себе госпитальный оттенок, ведь круг моих обязанностей среди этих инвалидов вскоре определился как сестринско-маркитантский: я водила их в город, делала закупки в магазине, помогала чем могла. Но, выйдя за порог их комнаты, а затем и общежития, я услышала то же обращение к себе, я будто вступала в мимолетные родственные связи со всем городом. "Сестра, помощь не нужна?" -- спрашивали меня на улице, заметив, что я мешкаю перед вывесками, написанными на чужом языке. "Сестра, угощайся", -- протягивали мне кепку с черным виноградом.