Страница:
5 из 31
И, сняв спояса, он протянул Ефиму тяжелый немецкий штык в блестящих ободранных ножнах.
- Как бритва, - добродушно сказал он нахмурившемуся Ефиму. - Сам своими руками целый час точил.
...Они добежали до перекрестка темной и пустой дороги.
- Сядем под кустом, - тихо сказал Ефим. - Заодно я в сапог травы натолкаю, а то как бы и вовсе не сбить ногу без портянки.
Свернули и сели. Ефим сдернул сапог и, ощупав рукою траву, спросил:
- А что, Верка, нет ли у тебя в сумке широкого бинта или марли? Тут не трава, а кругом сухая полынь.
- Вот еще, Ефимка! И бинт есть и марля есть, только я не дам: это для раненых, а не на твои портянки.
- Пожалела, дуреха, - рассердился Ефим и, осторожно ступая, пошел в кусты.
Он ожег руку о крапиву. Наколол пятку колючкой. Наконец, нащупав большой лопух, он сел на землю и стал завертывать босую ногу в широкие пыльные листья.
Он обул сапог и задумался. Еще только позавчера он спокойно шел по этой дороге. Вот так же булькал ручей. Вот так же тихо насвистывала пичужка. Но не грохали тогда орудия. Не полыхало на черном небе зарево и не гудел издалека тяжелый церковный колокол: доон!.. доон!..
- Казаки, - пробормотал он, вспомнив клубные плакаты, - белые казаки.
|< Пред. 3 4 5 6 7 След. >|