Пути-перепутья (Пряслины - 3)   ::   Абрамов Федор Александрович

Когда песня на улице стихла, Анфиса тихонько поднялась и решила дойти до милиции, постоять там: должен же Иван почувствовать, что она тут, рядом с ним.

Но Варвара - она тоже не спала - не пустила ее. Встала поперек горенки и нет-нет, нечего расхаживать по ночам. Спи. Затем, обнимая ее за плечи, крепко прижимая к себе, она опять уложила ее в постель, а потом и сама залезла к ней под одеяло.

Анфиса исступленно, обеими руками обвила ее шею, и тут уж слезу пустила Варвара:

- Помнишь, как мы с тобой в войну жили? Как сестры родные, верно? Я иной раз подумаю: да у меня и роднее тебя родни нету. Кто же нас это развел? Пошто теперь-то мы не вместях?

- Жизнь, Варвара... Жизнь разводит людей...

- Жизнь-то жизнь... А мы-то, люди, зачем свою жизнь топчем, лишаем себя радости?

Нет, не прежняя, не лихая, никогда не унывающая бабенка говорила это, и тут Анфиса вдруг вспомнила, какое невеселое, потускнелое лицо было у Варвары за чаем.

- Я все о себе да о себе. Ты-то как живешь, Варвара?

Варвара - вот характер - мигом преобразилась.

- Живу! Чего мне не жить на всем готовеньком? Ладно, - оборвала она себя круто, - обо мне чего говорить. Ты лучше про Пекашино расскажи, про сына своего. Большой стал у тебя Родион?

- Большой. Уж две недели, как на своих ногах стоит.

- С кем оставила?

- Родьку-то? С Лизой Пряслиной. Сама прибежала ко мне: "Ты, говорит, Анфиса Петровна, ежели в район надо, Родьку к нам давай. Нам с мамой все равно - что один, что двое... И Михаил, говорит, велел сказать...