Пути-перепутья (Пряслины - 3)   ::   Абрамов Федор Александрович

Однако Лукашина так взволновал подрезовский рассказ, что он не мог не спросить, отчего умерла Елена.

- От хорошей жизни, - буркнул Подрезов. - Можно сказать, я сам ее зашиб. Ты знаешь, сколько во мне тогда этой силы лесной, окаянной было? Жуть! Я как вырвался на просторы из своей берлоги - мир, думаю, переверну. В восемнадцать председатель сельсовета - ну-ко, поставь нынешнего сосунка на такое дело! В двадцать председатель коммуны... Потом дальше - больше. Первая пятилетка, коллективизация - вся жизнь на дыбы. Меня как бревно в пороге швыряло. Сегодня в лесу, завтра на сплаве, послезавтра в колхозе... По трем суткам мог не смыкать глаз. Лошади подо мной спотыкались да падали, а тут городская девчонка... Пушинка... Да чего там - дубы пополам ломались, а она уж что...

- Да, было времечко, - с раздумьем сказал Лукашин. - Ух, работали!

- Еще бы! - подхватил Подрезов. - Мир воздвигался новый. Социализм строили. Сейчас сколько у нас в лесу техники, тракторов, узкоколейку делаем... А ты знаешь, что в начале тридцатых годов мы лошадкой да дедовским топором миллион кубиков давали! Миллион! Одним районом. Вот ты у Худякова сегодня был. Какой, думаешь, у него рекорд в тридцатые годы был? Сто двадцать кубов в день при норме в три... Вася Дурынин с ним соревновался - на войне мужика убили. Прочитал это в районке, аж заплакал от расстройства. "Ну, говорит, черева из меня вон, а достану Худякова..."

- Кстати, насчет Худякова, сказал Лукашин.