JК
Пути-перепутья :: Абрамов Федор Александрович
Страница: 199 из 326 – Надо, скажи, патриотом быть, сознательность иметь. Верно, Филя?
– Да, я, мужики, это дело уважаю. Моему здоровью оно не вредит…
Простодушный ответ Фили вызвал новый взрыв смеха, затем Аркашка, явно желая продолжить удовольствие, подбросил еще одно полено в огонь.
– Ну, чего я говорил! – воскликнул Аркашка на полном серьезе. – Он в бабку свою Дуню, да, Филя? Ту, бывало, у нас дедко до самой смерти хвалил. За эту самую сознательность. К другой, говорит, идти надо – тетеру или еще какой провиант прихватить, а Дунюшка, говорит, ничего не спрашивает – только чтобы сам в исправности был…
Положение у Лукашина было самое идиотское. Ведь если его накроют мужики за подслушиванием – скандал на всю деревню. Да и не только на деревню. На весь район. А с другой стороны – что делать? Кто-то из мужиков, как назло, толкнул в сенцы дверку – наверняка чтобы дым табачный выпустить, – и он в углу за этой дверкой оказался как в капкане: не то что двинуться к выходу – пошевелиться нельзя.
Между тем в бане перестали стучать костями, и по всем признакам было ясно, что мужики вот-вот начнут расходиться: шумно, с потягом зевали, слова из себя выжимали нехотя, подолгу молчали. И вдруг, когда Лукашин уже решил было поднять в сенцах шум и грохот, а затем с беззаботным видом ввалиться в баню надо же было как-то выбираться отсюда! – за дверкой опять разгорелся спор. И какой спор! Как будто специально по его, Лукашина, заказу – о том, что делать завтра.
– Да, я, мужики, это дело уважаю. Моему здоровью оно не вредит…
Простодушный ответ Фили вызвал новый взрыв смеха, затем Аркашка, явно желая продолжить удовольствие, подбросил еще одно полено в огонь.
– Ну, чего я говорил! – воскликнул Аркашка на полном серьезе. – Он в бабку свою Дуню, да, Филя? Ту, бывало, у нас дедко до самой смерти хвалил. За эту самую сознательность. К другой, говорит, идти надо – тетеру или еще какой провиант прихватить, а Дунюшка, говорит, ничего не спрашивает – только чтобы сам в исправности был…
Положение у Лукашина было самое идиотское. Ведь если его накроют мужики за подслушиванием – скандал на всю деревню. Да и не только на деревню. На весь район. А с другой стороны – что делать? Кто-то из мужиков, как назло, толкнул в сенцы дверку – наверняка чтобы дым табачный выпустить, – и он в углу за этой дверкой оказался как в капкане: не то что двинуться к выходу – пошевелиться нельзя.
Между тем в бане перестали стучать костями, и по всем признакам было ясно, что мужики вот-вот начнут расходиться: шумно, с потягом зевали, слова из себя выжимали нехотя, подолгу молчали. И вдруг, когда Лукашин уже решил было поднять в сенцах шум и грохот, а затем с беззаботным видом ввалиться в баню надо же было как-то выбираться отсюда! – за дверкой опять разгорелся спор. И какой спор! Как будто специально по его, Лукашина, заказу – о том, что делать завтра.