JК
Ради сына :: Базен Эрве
Страница: 123 из 312Моя теща вела себя умнее, она лишь пыталась издали разглядеть своими дальнозоркими, на ее счастье, глазами, адреса на почтовых открытках, которые я изредка посылал своим коллегам; напрасный труд, я ни разу не написал Мари, я не хотел ей писать, подвергать себя лишнему искушению. Но порой и мадам Омбур, не в силах скрыть свою радость, тоже совершала бестактности: у победительницы так и чесался язык, ей не терпелось выразить свою признательность побежденному. Она прит нимала какое-нибудь горькое лекарство, корчила гримасу и, находя свой героизм восхитительным, облизывала ложку и говорила:
— Жизнь состоит не из одних удовольствий. После такой горечи все покажется сладким.
А однажды, воспользовавшись тем, что мы остались наедине, она прямо сказала:
— У вас невеселый вид, Даниэль. У каждого свои болячки, но у вас, видимо, печень разыгралась не на шутку. Я не люблю вмешиваться в чужие дела и не стану больше заводить разговор на эту тему. Но если мои слова могут принести вам хоть какое-то облегчение, то я должна сказать, что считаю вас порядочным человеком.
Один и тот же шаг делал меня порядочным в глазах одной, непорядочным в глазах другой: слабое утешение.
А удар был тяжелым. Моя любовь к Мари, пусть даже я любил не слишком пылко, тянулась очень долго. Теперь, когда я ее покинул, за ней оставалось бесполезное право принесенных в жертву: право умерших терзать душу воспоминаниями. Я видел ее одинокой, припадающей на свою больную ногу, я слышал, как она горько клянет себя за свою доброту, за то, что позволила в этом возрасте старому дураку соблазнить себя. Я презирал себя, как она это и предвидела, забывая о том, что презирал бы себя еще больше, если бы пожертвовал своими детьми.
— Жизнь состоит не из одних удовольствий. После такой горечи все покажется сладким.
А однажды, воспользовавшись тем, что мы остались наедине, она прямо сказала:
— У вас невеселый вид, Даниэль. У каждого свои болячки, но у вас, видимо, печень разыгралась не на шутку. Я не люблю вмешиваться в чужие дела и не стану больше заводить разговор на эту тему. Но если мои слова могут принести вам хоть какое-то облегчение, то я должна сказать, что считаю вас порядочным человеком.
Один и тот же шаг делал меня порядочным в глазах одной, непорядочным в глазах другой: слабое утешение.
А удар был тяжелым. Моя любовь к Мари, пусть даже я любил не слишком пылко, тянулась очень долго. Теперь, когда я ее покинул, за ней оставалось бесполезное право принесенных в жертву: право умерших терзать душу воспоминаниями. Я видел ее одинокой, припадающей на свою больную ногу, я слышал, как она горько клянет себя за свою доброту, за то, что позволила в этом возрасте старому дураку соблазнить себя. Я презирал себя, как она это и предвидела, забывая о том, что презирал бы себя еще больше, если бы пожертвовал своими детьми.