Радость и страх   ::   Кэри Джойс

- Не знаю, за что, собственно, ему меня ненавидеть, - говорит она через неделю, когда навязчивая мысль отразилась и на ее лбу в виде двух тонких вертикальных морщинок между бровями, и в ее голосе, который звучит осудительно.

А через месяц, когда они с Табитой мирно коротают вечер, благо Бонсер в Эрсли выпивает с приятелями, она заявляет: "В общем-то, не знаю, почему бы Джо и не возненавидеть меня; я его жена и родила ему ребенка, а для него и то и другое нож в сердце, хуже, чем отстранение от полетов". И опять становится оживленной, деятельной. Она развязалась с проклятым вопросом, сделала свою жемчужину твердой и гладкой.

Но в ней прибавилось раздражительности и строгости. Морщинки и осудительные интонации исчезли не до конца. Усилия мысли отложились в виде душевной горечи, как соли в суставах спортсмена. Она бранит Табиту. С горничными, молоденькими девушками, которые пошли в горничные только потому, что их по возрасту или по неблагонадежности не взяли на завод, она так строга, что Табита вынуждена за них заступаться: - В такое трудное время выбирать не приходится.

Но Нэнси, выставив вперед полную грудь, отвечает решительно: - Что они бездельничают - это еще куда ни шло. Но водить сюда мужчин я им не позволю. Это бы значило вообще махнуть рукой на дисциплину.

Чем больше у нее обязанностей, тем ей как будто приятнее. С грязью от беженцев она воевала чуть ли не более яростно, чем Табита, но, когда в 1944 году те наконец добились, чтобы их увезли в Лондон, ей словно чего-то недостает.