Радость и страх   ::   Кэри Джойс

В разговор вмешивается радио - передают, что в Италии идут ожесточенные бои, английские части медленно наступают на сильно укрепленные позиции противника.

В гостиной покойно, уютно. Потрескивает огонь в камине, сверкая на начищенных щипцах и кочерге. Старик посасывает погасшую трубку и глядит в огонь, морща брови. Он разомлел от тепла, морщины его залегли навечно, как у старой собаки, он, вероятно, ничего не слышал. Табита в съехавших на кончик носа очках вяжет ритмично, не останавливаясь. Нэнси опять берется за отложенное было шитье, резко бросает: "Вот так-то!" и решительно втыкает иглу в материю.

Табита ощущает свое счастье как живое присутствие, исходящее из всего дома, центр которого - Нэнси. Она думает: "Как мне повезло! Как замечательно, что девочка, начав так плохо, теперь исправилась, что она довольствуется этой тихой жизнью и стала такая ласковая. Сердце-то у нее доброе, это ее и спасло". И оттого, что мысли ее, как всегда, о Нэнси, что она все время думает о ней, наблюдает ее, словом, оттого, что она преисполнена нежности к внучке, она говорит недовольно, чуть задыхаясь:

- Дорогая моя, кто же прорезает петли такими огромными ножницами!

- А я маленькие не нашла.

- Вечно ты все теряешь, такая растяпа. Просто не знаю, что с тобой будет.

Пора ложиться спать, и, когда Табита спрашивает: "На молитву останешься?", в голосе ее упрек в вызов. Лишь бы не услышать отказа.

Нэнси улыбается: - Да, конечно. - Она уже не возражает против молитв.