JК
Рассказы. Эссе :: Уильямс Теннесси
Страница: 179 из 188Время торопится нам навстречу с набором разнообразнейших наркотиков, средств забвения, даже когда оно готовится проделать над нами неизбежную роковую манипуляцию…
Мы так успешно скрываем от самих себя подлинную силу своих чувств, свою ранимость, что драмы, написанные в трагической традиции, кажутся теперь просто неправдоподобными. Мы можем позволить себе роскошь на несколько часов перенестись в мир. где сталкивающиеся друг с другом идеалы предстают перед нами в яростном, резком освещении, но, когда занавес падает и в зрительном зале вспыхивает свет, в душу нам почти тотчас же закрадывается сомнение. «Так-то оно так, но…» – говорим мы себе и, повернувшись спиною к сцене, пробираемся к выходу, а все, что мы только что видели в пьесе, быстро уменьшается в нашем сознании – эффект, схожий с обратной перспективой на полотнах раннего Кирико. К тому времени, когда мы подъезжаем к ресторану Сарди, – а может быть, еще раньше, сразу же за порогом театра – мы успеваем вновь убедить себя, что между действительной жизнью и теми странно волнующими и значительными событиями, которые мы только что видели на сцене, сходства не больше, чем, между какими-нибудь жалкими виршами и элегией Рильке.
Автор пьесы должен заранее учитывать эту настроенность современного зрителя. И непременно как-то отразить в пьесе то, что время, погубитель нашей жизни, принижает нас. Быть может, автор сумеет достичь этого с помощью эксцентрического трюка, сдвига в сторону гротеска. А быть может, с помощью одного только самоограничения, надев сурдинку на струны, готовые сорваться с колков.
Мы так успешно скрываем от самих себя подлинную силу своих чувств, свою ранимость, что драмы, написанные в трагической традиции, кажутся теперь просто неправдоподобными. Мы можем позволить себе роскошь на несколько часов перенестись в мир. где сталкивающиеся друг с другом идеалы предстают перед нами в яростном, резком освещении, но, когда занавес падает и в зрительном зале вспыхивает свет, в душу нам почти тотчас же закрадывается сомнение. «Так-то оно так, но…» – говорим мы себе и, повернувшись спиною к сцене, пробираемся к выходу, а все, что мы только что видели в пьесе, быстро уменьшается в нашем сознании – эффект, схожий с обратной перспективой на полотнах раннего Кирико. К тому времени, когда мы подъезжаем к ресторану Сарди, – а может быть, еще раньше, сразу же за порогом театра – мы успеваем вновь убедить себя, что между действительной жизнью и теми странно волнующими и значительными событиями, которые мы только что видели на сцене, сходства не больше, чем, между какими-нибудь жалкими виршами и элегией Рильке.
Автор пьесы должен заранее учитывать эту настроенность современного зрителя. И непременно как-то отразить в пьесе то, что время, погубитель нашей жизни, принижает нас. Быть может, автор сумеет достичь этого с помощью эксцентрического трюка, сдвига в сторону гротеска. А быть может, с помощью одного только самоограничения, надев сурдинку на струны, готовые сорваться с колков.