Разгон   ::   Загребельный Павел

Германия корчилась в последних судорогах, тотальная мобилизация повымела последних калек, фронты глотали все, в тылу оставались женщины, дети, безнадежные калеки и над ними - безликая жестокая сила всех гауляйтеров, крайсляйтеров, охранных войск, тайных служб палачей, убийц, доносчиков и просто негодяев по профессии и по призванию.

Похороненные в глиняной горе были как бы воплощением той безысходности, в которой очутился весь немецкий народ. Диктаторы всегда ставят народы в безысходность, а потом требуют жертв и конечно же рабской покорности. Гибель за неведомые, но непременно высокие идеалы относится к наивысшим добродетелям, и вот те, кто сидел где-то во мраке подземелья, имели прекрасную возможность выказать преданность и покорность судьбе. Спасать их было некому. К глиняной горе пригнали несколько десятков польских пленных, истощенных до предела итальянских солдат, недавних союзников, а теперь врагов, брошена была и каторжная офицерская команда советских пленных.

Этих людей должны были объединить общие усилия - объединяла ненависть. Они ненавидели стражу, всех тех безымянных, списанных с фронта из-за ранений эсэсманов, которых заключенные щедро наделяли язвительными прозвищами: Лунатик, Гитлер, Боксер, Пес, Паралитик. Мстительное чувство ненависти невольно распространялось и на тех, кто сидел в недрах горы: ну, гады, попались, вот бы к вам и всех тех, кто на воле... Не думалось, что там дети и женщины, - "замурованные" для чуть живых узников были прежде всего врагами, бестелесной и безликой массой, достойной лишь проклятий и чувства мести. Ибо разве же не они повторяли стишок из хрестоматии: "Возьмем на себя все невзгоды войны: ночь, и огонь, и нужду, и жестокую смерть, когда велит судьба...