Река   ::   Бондарев Ю В

Он неузнаваемо за эти дни изменился: обросшие щеки ввалились, на скулах выступил кирпично-желтый румянец; говорить ему еще было трудно, голос звучал ослабленно-глуховато, надтреснуто, его открытая шея казалась беспомощной - глядеть на этого человека, недавно сильного, было до боли странно ей.

- Хотите есть? - спросила она, наклонясь к нему. - Вы только не говорите. Вы только головой кивайте.

Он еле заметно усмехнулся и смежил веки.

- Нет.

- У вас болят суставы?

Он отрицательно покачал головой и опять, точно вспоминая, с немым поиском оглядел палатку, затем спросил:

- Свиридов где?

- Уехал. В партию.

- Зачем?

- Так нужно было, наверно, - спокойно ответила Аня. - Сказал, что вернется... Или как там... нажмет на все педали, чтобы за нами прислали.

Он проговорил:

- Что он еще сказал?

- Ничего. - Она выпрямилась. - Сказал, что у вас энцефалит. Поставил диагноз. И уехал. Обещал прислать катер.

- Ничего не понимаю. Энцефалит? Можно мне курить, доктор? Обещал прислать катер?

Он потянулся за трубкой, которая вместе с планшетом лежала в изголовье топчана возле его часов, взял ее, стал набивать дрожащими от слабости пальцами, и ей показалось, что даже пальцы у него исхудали. Она легонько высвободила трубку из его рук, мягко сказала:

- Это... потом. Хорошо?

- Вы понимаете, в чем дело? - спросил Кедрин. - Мы приблизительно на трети дороги от партии. Катер в ремонте. Не понимаю, как может вернуться Свиридов? На веслах? Это пять дней...

- Пока об этом говорить не будем, - сказала Аня. - Мы обождем. Вам нужно окрепнуть.

- Вы думаете, у меня... серьезная болезнь? - Он прищурился.