JК
Родственники :: Бондарев Ю В
Страница: 197 из 198- И это ты называешь правдой? Кому же нужна такая правда? Кому?
- Отец, - проговорил Алексей туго стянутыми, как от холода, губами. Тебя отвезти? Или, может быть, вызвать такси?
- Нет, ты еще обо всем пожалеешь! Ты всегда будешь помнить, помнить Валерия... У тебя свои дети, у тебя дочь, Алеша... И ты поймешь меня... поймешь, - упавшим до шепота голосом выговорил Греков, и, опираясь на палку, пошел к двери быстрыми, семенящими шагами. Но когда выходил, ноги вдруг споткнулись, будто он вспомнил что-то и хотел обернуться, спина горбато ссутулилась, стала ослабленной, старческой, он наклонил голову, и короткий лающий звук вырвался из его груди, словно он глотал и давился. И, беспомощно подняв обе руки к наклоненному и искаженному плачем лицу, слепо шагая, согнутый, весь седой, он вышел; палка простучала на кухне, замедлила стук по ступеням крыльца, заскрипела под окном.
Алексей стоял посреди комнаты, слыша его шаги, удаляющиеся постукивания палки, но не смотрел, как он шел по двору, боясь, что не выдержит сейчас, и пальцами стискивал, сжимал скулы, рот, мычал в ладонь, и тер рукою лицо; непроходящая, почти физическая боль обливала его морозным ознобом.
Он не слышал, как из кухни тихо вошла Дина, переводя округленные страхом глаза от окна на него, потом остановилась позади и робко прижалась щекой к его каменному, неподвижному плечу.
- Алеша, родной мой... Он ведь болен, болен! Он просто кричал от боли! Он совсем старик. Ну помоги, помоги ему, Алеша!
Она заплакала.
- Отец, - проговорил Алексей туго стянутыми, как от холода, губами. Тебя отвезти? Или, может быть, вызвать такси?
- Нет, ты еще обо всем пожалеешь! Ты всегда будешь помнить, помнить Валерия... У тебя свои дети, у тебя дочь, Алеша... И ты поймешь меня... поймешь, - упавшим до шепота голосом выговорил Греков, и, опираясь на палку, пошел к двери быстрыми, семенящими шагами. Но когда выходил, ноги вдруг споткнулись, будто он вспомнил что-то и хотел обернуться, спина горбато ссутулилась, стала ослабленной, старческой, он наклонил голову, и короткий лающий звук вырвался из его груди, словно он глотал и давился. И, беспомощно подняв обе руки к наклоненному и искаженному плачем лицу, слепо шагая, согнутый, весь седой, он вышел; палка простучала на кухне, замедлила стук по ступеням крыльца, заскрипела под окном.
Алексей стоял посреди комнаты, слыша его шаги, удаляющиеся постукивания палки, но не смотрел, как он шел по двору, боясь, что не выдержит сейчас, и пальцами стискивал, сжимал скулы, рот, мычал в ладонь, и тер рукою лицо; непроходящая, почти физическая боль обливала его морозным ознобом.
Он не слышал, как из кухни тихо вошла Дина, переводя округленные страхом глаза от окна на него, потом остановилась позади и робко прижалась щекой к его каменному, неподвижному плечу.
- Алеша, родной мой... Он ведь болен, болен! Он просто кричал от боли! Он совсем старик. Ну помоги, помоги ему, Алеша!
Она заплакала.