JК
Роман о любви и терроре, или Двое в Норд-Осте :: Тополь Эдуард
Страница: 308 из 409И – храп, всюду храп!
А внизу, в партере, стоит одинокая полная женщина в возрасте и монотонно вскрикивает с закрытыми глазами:
– Помогите!.. Помогите!..
И все, и больше никто не шевелится.
От этого мне снова так жутко стало – я опять легла, замерла и молчу.
И тут у меня родилась мысль, что вот они сейчас все спят, храпят, но больше никогда-никогда не проснутся. Потому что язычок западет и они задохнутся во сне.
От этой мысли я вздрогнула и стала всех вокруг себя лихорадочно бить и толкать – всех детей, до кого могла дотянуться. А они спят и не просыпаются, и меня поразили их лица – бело-серые лица, а рты, губы – сиреневые.
Такое ощущение было, будто я уже в стране мертвецов. Только каких-то храпящих.
И я стала таскать их за волосы, по щекам шлепать – и Арсения, и Кристинку, и Сашу Розовскую. Не просыпаются. Думаю: «Господи, как же мне их всех вытащить наружу, пока эти боевики и шахидки спят в отключке? Надо же мне как-то их вытащить. Но как? Как я могу всю эту массу утащить?»
И вдруг я растолкала мальчика, Витальку Заболотного. Он очнулся, я говорю: «Бежим отсюда!» Он спрашивает: «А куда бежать?» Я говорю: «Давай по канату спускаться!» А этот канат с балкона в партер боевики повесили в первый же день – они, по-видимому, проигрывали все ситуации, и ситуацию отступления по канату в том числе. Потому что на лестницах – я слышала – они растяжки поставили. То есть они про это на своем языке говорили, но растяжки – это и на их языке растяжки. И мы, если бы побежали по лестнице, могли на этих растяжках взорваться.
А внизу, в партере, стоит одинокая полная женщина в возрасте и монотонно вскрикивает с закрытыми глазами:
– Помогите!.. Помогите!..
И все, и больше никто не шевелится.
От этого мне снова так жутко стало – я опять легла, замерла и молчу.
И тут у меня родилась мысль, что вот они сейчас все спят, храпят, но больше никогда-никогда не проснутся. Потому что язычок западет и они задохнутся во сне.
От этой мысли я вздрогнула и стала всех вокруг себя лихорадочно бить и толкать – всех детей, до кого могла дотянуться. А они спят и не просыпаются, и меня поразили их лица – бело-серые лица, а рты, губы – сиреневые.
Такое ощущение было, будто я уже в стране мертвецов. Только каких-то храпящих.
И я стала таскать их за волосы, по щекам шлепать – и Арсения, и Кристинку, и Сашу Розовскую. Не просыпаются. Думаю: «Господи, как же мне их всех вытащить наружу, пока эти боевики и шахидки спят в отключке? Надо же мне как-то их вытащить. Но как? Как я могу всю эту массу утащить?»
И вдруг я растолкала мальчика, Витальку Заболотного. Он очнулся, я говорю: «Бежим отсюда!» Он спрашивает: «А куда бежать?» Я говорю: «Давай по канату спускаться!» А этот канат с балкона в партер боевики повесили в первый же день – они, по-видимому, проигрывали все ситуации, и ситуацию отступления по канату в том числе. Потому что на лестницах – я слышала – они растяжки поставили. То есть они про это на своем языке говорили, но растяжки – это и на их языке растяжки. И мы, если бы побежали по лестнице, могли на этих растяжках взорваться.