JК
Россия молодая. Книга 1 :: Герман Юрий Павлович
Страница: 440 из 822 – Кланяйся, не стой чурбаном! В ноги пади, проси жалостно, с умилением...
– Для чего так, батюшка? – тихо спросила Таисья.
Старик опешил на мгновение, потом закричал еще злее:
– Падаль гнилая, дура, для кого от меня ушла? Для ярыги беспортошного, для покрутчика, для весельщика. Вот и достигла! А я – кормщик царев, вот я кто! Я самого царя...
Таисья медленно повернулась и вышла в сени. Голову она держала высоко, в глазах не было ни слезинки. Антип кричал в избе, уронил подсвечник, заругался. Она тихо притворила за собою калитку и пошла к Соломбале, на верфь, туда, куда еще утром угнали мужиков из города. Короткий осенний день уже кончался. Черные тучи – клочкастые, низкие – ползли над городом, над луковками церкви великомученицы Параскевы, над высоким домом богатого попа Кузьмы. Дождь накрапывал – мелкий, медленный, холодный. Стрельцы – в шапках, опушенных лисьим мехом, в долгих, почерневших от сырости кафтанах, туго подпоясанные веревочными поясами – шагали по домам, хмурые, злые, – стыдно бабам в глаза глядеть. У калиток, у крылец подвывали старухи. Конным строем – по три в ряд – возвращались рейтары...
То место, у которого давеча стоял голландский корабль, Таисья не узнала: по берегу шел крепкий, с железными копьями по верхам частокол, над углами возвышались будки – сидеть ратным людям, смотреть, как работают на верфи, да не задумали ли они лиха: бежать, али убить мастера, али уплыть Двиною.
– Для чего так, батюшка? – тихо спросила Таисья.
Старик опешил на мгновение, потом закричал еще злее:
– Падаль гнилая, дура, для кого от меня ушла? Для ярыги беспортошного, для покрутчика, для весельщика. Вот и достигла! А я – кормщик царев, вот я кто! Я самого царя...
Таисья медленно повернулась и вышла в сени. Голову она держала высоко, в глазах не было ни слезинки. Антип кричал в избе, уронил подсвечник, заругался. Она тихо притворила за собою калитку и пошла к Соломбале, на верфь, туда, куда еще утром угнали мужиков из города. Короткий осенний день уже кончался. Черные тучи – клочкастые, низкие – ползли над городом, над луковками церкви великомученицы Параскевы, над высоким домом богатого попа Кузьмы. Дождь накрапывал – мелкий, медленный, холодный. Стрельцы – в шапках, опушенных лисьим мехом, в долгих, почерневших от сырости кафтанах, туго подпоясанные веревочными поясами – шагали по домам, хмурые, злые, – стыдно бабам в глаза глядеть. У калиток, у крылец подвывали старухи. Конным строем – по три в ряд – возвращались рейтары...
То место, у которого давеча стоял голландский корабль, Таисья не узнала: по берегу шел крепкий, с железными копьями по верхам частокол, над углами возвышались будки – сидеть ратным людям, смотреть, как работают на верфи, да не задумали ли они лиха: бежать, али убить мастера, али уплыть Двиною.