В моей руке - гибель   ::   Степанова Татьяна

Следующим на сегодня было запланировано общение сВанечкой Вороновым, который являлся не только толковым оперативником и сотрудником самого интересного для Кати „убойного“ отдела, но и поэтом-самородком. На этой почве у них с Катей было сродство душ, чем она беззастенчиво пользовалась. Когда Воронов приносил в пресс-центр свои новые вирши, чтобы „сведущие в литературе люди дали беспристрастную оценку“, она из кожи вон лезла, чтобы польстить его поэтическому самолюбию, а затем… как бы невзначай задавала вопросы о том, что ее интересовало. Воронов был молод и, как все поэты, неискушен, а посему являлся иногда бесценным кладезем сведений.

Вот и сейчас Катя полезла в стол, достала аккуратную распечатку с компьютера, перечла стихи, улыбнулась: „Скажика, а разве возможно, вот так никогда не любя, мечтать, замирая тревожно? Лишь взглядом касаясь тебя…“ Милый Ванечка, последний ты у нас романтик с „Макаровым“ в кобуре.

Взгляд ее скользнул по следующей странице: милицейский фольклор, специально подобранный для нее Вороновым „на земле“. Перл исходил из Ступина: „По деревне шла и пела группа участковых. Самогон они изъяли — ох и развезло их!“

Катя, не откладывая, позвонила поэту, и поэт стремглав полетел к ней, как мотылек на огонь свечки (за четверть часа, оставшиеся до начала рабочего дня, Воронов надеялся получить рецензию на свою новую героическую балладу) Ну и получил. Такую, что просиял, как новенький деноминированный „рупь“.

— А на конкурс в газету, на твой взгляд.