JК
В неверном свете :: Шефер Карло
Страница: 282 из 316 — Может, Рената еще раз позвонит из Лондона. Между прочим, не думайте о ней плохо.
— Ерунда, — с жаром произнес Хафнер, — это все засранец Хеккер виноват.
Чуть погодя зазвонил мобильный телефон, но это была не Хорнунг.
Лицо Тойера окаменело, но он сумел сохранить любезный тон:
— Добрый вечер, засранец Хеккер.
Она прошлась по комнатам своей виллы, поправляя то, что не желало подчиняться совершенству ее строгого порядка. Долго стояла в спальне, смотрела на свою кровать как на внеземной артефакт. Неужели она лежала на ней, голая и огромная, со всеми своими волосатыми бородавками, целлюлитом, вздувшимися венами и огрубевшей кожей? Как могла вытворять такое, кто сделал ее такой смелой? Она вновь увидела комнату при мигающем свете свечей и своего юного, гибкого повелителя, который капал ей на грудь горячий воск. Потом набросила на простыни черное покрывало.
В кабинете она села за письменный стол, на прощание. С прямой спиной, как всегда. Взяла свой старый диктофон и уронила пару слезинок: это был отцовский подарок к ее первой доцентуре. Единственный раз, когда у нее появилось ощущение, что он наконец-то доволен ею и что теперь она может просто его любить. Она еще раз перебрала в памяти тех, кого любила в своей жизни. Не многие знали об этом.
Она взяла микрофон.
— Мое имя Корнелия Обердорф, сегодня третье апреля две тысячи первого года.
— Ерунда, — с жаром произнес Хафнер, — это все засранец Хеккер виноват.
Чуть погодя зазвонил мобильный телефон, но это была не Хорнунг.
Лицо Тойера окаменело, но он сумел сохранить любезный тон:
— Добрый вечер, засранец Хеккер.
Она прошлась по комнатам своей виллы, поправляя то, что не желало подчиняться совершенству ее строгого порядка. Долго стояла в спальне, смотрела на свою кровать как на внеземной артефакт. Неужели она лежала на ней, голая и огромная, со всеми своими волосатыми бородавками, целлюлитом, вздувшимися венами и огрубевшей кожей? Как могла вытворять такое, кто сделал ее такой смелой? Она вновь увидела комнату при мигающем свете свечей и своего юного, гибкого повелителя, который капал ей на грудь горячий воск. Потом набросила на простыни черное покрывало.
В кабинете она села за письменный стол, на прощание. С прямой спиной, как всегда. Взяла свой старый диктофон и уронила пару слезинок: это был отцовский подарок к ее первой доцентуре. Единственный раз, когда у нее появилось ощущение, что он наконец-то доволен ею и что теперь она может просто его любить. Она еще раз перебрала в памяти тех, кого любила в своей жизни. Не многие знали об этом.
Она взяла микрофон.
— Мое имя Корнелия Обердорф, сегодня третье апреля две тысячи первого года.