Седая легенда   ::   Короткевич Владимир

— Радуйся, пан, радуйся, пани Любка, загубили вы мою жизнь. Да, видать, летит сокол, раз вороны взграяли с испугу.

— Двигай! — махнул рукой пан.

И загрохотали по плитам телеги, заметалось пламя факелов. И стало все это похожим на бесовский шабаш.

А лицо пани Любки стало совсем страшным, даже зубы оскалились не как у человека. И уж когда телеги начали втягиваться в ворота, оттуда долетели слова:

— Иуда. Запродажный. Продал веру, братьев продал. Пусть сгинет твой род…

Остальные взвыли на телегах, — многие, наверное, и говорить разучились. Но начальник стражи выстрелил несколько раз бичом, и наступила тишина.

А Кизгайла, услышав последние ее слова, стал таким страшным, каким я никогда не видел человека: скулы обтянуты, глаза безумные, губу закусил.

Любка положила ему руку на плечо — сбросил. И сразу сгорбился.

А от ворот, из-под самой арки, еще долетел тот же голос, тихий и музыке подобный:

— Сдохни, Кизгайла.

Потом упала за ними решетка. Будто отрезало.

И я не вынес, пошел в свою комнату.

Завалился на постель с сапожищами — нарочно — и стал глядеть на свечу и думать на своем языке. Я начал слишком жалеть этих чужих людей и, когда жалею, думаю по-ихнему. А это не к добру.

Я ведь только уроженец кантона Швиц. И наемник. Я служу за деньги, и не мое дело судить того, кто мне платит. Вот когда он перестанет мне платить, я его самого продам, чтоб заплатить моим парням, да еще и проломлю ему череп — за бесстыдство.