Семейная жизнь весом в 158 фунтов   ::   Irving John

К тому же Северин настоял, чтобы все пристегнули ремни. Он, впрочем, наверное, догадывался, что мы с Эдит выскользнули из них и сидели, тесно прижавшись друг к другу. До меня порой долетали певучие интонации его голоса, иногда перекрывавшего звук мотора, шум колес и мой собственный голос, но когда я попытался прислушаться, то понял, что он говорит по-немецки. Рассказывает какую-то историю? Еще одну старую венскую сказку? О чем они говорили?

– Ни о чем, – сказала мне потом Утч. Мне показалось, что она обиделась. – Это только тебе кажется, что у меня с Северином много общего. Если бы ты жил, скажем, в Вене и встретил американца из Кембриджа, штат Массачусетс, разве ты решил бы, что у вас есть еще что-то общее, кроме языка и некоторых воспоминаний?

Вот так. Спросишь простую вещь, а в ответ получишь речь.

Но я видел нашу спальню после его ухода и видел мою жену после его ухода. Следами их общения были яблочные огрызки, пустые бутылки, корки хлеба и сыра, виноградные косточки, перекрученные простыни и матрасы, вздыбленные и перекошенные так, будто на кровати давала представление целая балетная труппа! Я находил подушки в дальних углах комнаты, а однажды обнаружил плетеный стул, на который обычно кидаю свои брюки, на корзине с грязным бельем, перевернутый вверх ногами. На каждой ножке стула висело по ботинку (моему), а стул напоминал четырехногое существо с человеческими ногами, возможно, зверски убитое и истекающее кровью среди грязного белья.

– Похоже, вы поладили, – сказал я Утч.