Сезон дождей   ::   Штемлер Илья

Бывший трубач духового оркестра при табачной фабрике Лева Моженов лежал в гробу цвета свежей моркови, словно пытаясь разглядеть кончики пальцев вытянутых ног, упрятанных под простыню. Ребята из похоронной обслуги знали свое дело и так намарафетили его круглое лицо, что, казалось, Лева не только разглядывает кончики пальцев, но и радуется этому.

Честно говоря, Евсей Наумович с трудом признал в покойнике своего стародавнего знакомого Леву Моженова, да помог шрам над правой бровью трубача. Шрам тот знаком Евсею Наумовичу со времен их молодости. Нельзя сказать, что Лева Моженов слыл забиякой, но иногда встревал в разные истории. Так же, как и Евсей Наумович, но чаще и, в отличие от Евсея Наумовича, исключительно по своей воле.

– Точно живой! – прорезалось в густой тишине морга. – Точно сейчас встанет и даст кому в ухо.

– Это он умел, – согласились несколько человек, – за ним не застоится, крутой был.

Чей-то голос приструнил говорунов, но ненадолго.

– А вот еще случай был, – протиснулся со своим воспоминанием Рунич. – Помнится после встречи Нового года мы возвращались то ли из Комарова, то ли из Репино. Давно было, лет тридцать назад, а то и больше. Левка разделся по пояс, размазал по лицу сажу и принялся клянчить в вагоне милостыню. Помнишь, Евсей? Ты, вроде, тоже был с нами, помнишь?

Евсей Наумович пожал плечами и боком зыркнул на Рунича, мол, не место подобной истории у гроба. Но Рунич не внял намеку и продолжал неторопливо, по-учительски, излагать историю, из-за которой над правой бровью Левки Моженова появился шрам.