JК
Шмелиный мед :: Торгни Линдгрен
Страница: 25 из 131Так что…
Она шла, утопая по колено в снегу, надо было бы расчистить тропинку: под снегом, конечно же, есть дорожка между домами братьев.
Она несколько раз кулаком постучала в дверь, внутри все было тихо. Тогда она вошла — через тесные сени — в кухню и повернула выключатель справа от двери, так же как у Хадара.
Не только выключатель и голая лампочка под потолком делали эту кухню точной копией кухни брата. Диван, стол и стулья, дровяная плита, истертый деревянный пол, настенные часы — все было одного сорта, выглядело одинаковым. Не хватало лишь грубых ветвей на стене, специального устройства. И плита другая — здешняя была без жаровни, старая, чугунная.
На диване лежал он, брат, Улоф, тот, с сердцем. Его руки б?ыли сложены на громадном животе, сквозь лопнувшую в нескольких местах брючную ткань вываливалась белая плоть, на подушке покоились тяжелые складки щек и шеи, мешки жира.
Глаз на опухшем лице не видно — очевидно, он смотрит на нее.
— Да, — проговорил он, — я так и думал. Что ты придешь. Лежал тут и ждал тебя.
И спросил, кто она такая.
Ты говоришь, что ждал меня. А потом спрашиваешь, кто я.
Я понял, что он раздобыл себе какого-то человека. Он, Хадар. Я этого давно ждал.
Он беспокоится о тебе. Попросил меня сходить к тебе. Хочет знать, жив ли ты.
Ежели он беспокоится обо мне, сказал Улоф, я ему этого никогда не прощу. И продолжил: Он никогда не был настоящим мужиком, не умел справляться в одиночку. Вечно запасался. Всяческими способами.
Она шла, утопая по колено в снегу, надо было бы расчистить тропинку: под снегом, конечно же, есть дорожка между домами братьев.
Она несколько раз кулаком постучала в дверь, внутри все было тихо. Тогда она вошла — через тесные сени — в кухню и повернула выключатель справа от двери, так же как у Хадара.
Не только выключатель и голая лампочка под потолком делали эту кухню точной копией кухни брата. Диван, стол и стулья, дровяная плита, истертый деревянный пол, настенные часы — все было одного сорта, выглядело одинаковым. Не хватало лишь грубых ветвей на стене, специального устройства. И плита другая — здешняя была без жаровни, старая, чугунная.
На диване лежал он, брат, Улоф, тот, с сердцем. Его руки б?ыли сложены на громадном животе, сквозь лопнувшую в нескольких местах брючную ткань вываливалась белая плоть, на подушке покоились тяжелые складки щек и шеи, мешки жира.
Глаз на опухшем лице не видно — очевидно, он смотрит на нее.
— Да, — проговорил он, — я так и думал. Что ты придешь. Лежал тут и ждал тебя.
И спросил, кто она такая.
Ты говоришь, что ждал меня. А потом спрашиваешь, кто я.
Я понял, что он раздобыл себе какого-то человека. Он, Хадар. Я этого давно ждал.
Он беспокоится о тебе. Попросил меня сходить к тебе. Хочет знать, жив ли ты.
Ежели он беспокоится обо мне, сказал Улоф, я ему этого никогда не прощу. И продолжил: Он никогда не был настоящим мужиком, не умел справляться в одиночку. Вечно запасался. Всяческими способами.