Шмелиный мед   ::   Торгни Линдгрен

Тогда Улоф кулаком двинул его в живот, как раз туда, где нынче угнездился рак, и крикнул:

— Почитай свою мать, иначе попадешь к дьяволу! И доброта вовсе не смесь одного, другого и третьего, доброта добра сама по себе и по своим результатам! И ежели вздумаешь возражать, я тебя поколочу вот этим велосипедным рулем, научу уму-разуму!

Он и вправду в одной руке держал велосипедный руль, которым теперь вовсюразмахивал. И Хадар отступил на пару шагов назад и сказал:

Нет ничего чистого, без примеси. Кругом одна муть и скверна, — ежели бы существовала чистая доброта, так ее было б нипочем не распознать, она была б как воздух!

После чего Улоф бросился на него с велосипедным рулем, никелированным рулем со звонком.

— Мать была добрая! — крикнул он. — Это от нее нам досталась наша собственная доброта! Мать была чистая, без скверны! И доброта все победит! Без доброты мы пропащие h ни на что не годные! Заруби это себе на носу на всю жизнь!

И он начал колотить Хадара по рукам и ногам, да, даже по затылку и по коленям, и по ребрам и по шее, и все время звонил звонок.

На этом закончился рассказ Хадара о разговоре, который он помнил дословно.

— Ну? — произнесла она. — И что потом?

Нет, ничего больше он вспомнить не может, никакого «потом», таковы уж воспоминания, начинаются враз и так же кончаются, это вроде глухариного тока или сигнала времени по радио, все воспоминания обрублены с обоих концов.

Но вот именно это воспоминание он иногда прокручивает про себя, чтобы твердо помнить.

— Ради Улофа, — добавил он. — Это ведь то, что Улоф говорил и чего хотел.

Той ночью она проснулась, почувствовав, что ей что-то давит на затылок и лоб, — она спала на спине, сложив на груди руки. Чуть подальше на одеяле лежала книга, которую она читала перед сном, «Legenda aurea».