Штрафники   ::   Свирский Григорий

В задымленном кафе, в отдельной комнате, где припоявлении Горегляда накрыли стол белой скатертью и завели на полную мощность музыкальный ящик, Давид Израилевич достал из своего огромного, как саквояж, портфеля, еду в пергаментной бумаге. Отрезал ветчины, отменной розовой ветчины, которую и в Москве не сразу отыщещь. Раскрыл баночку кетовой икры, бутылку "Столичной" с этикеткой на английском языке. Улыбнулся мне, как радушный хозяин:

- Не удивляйтесь! Я - старый холостяк. Выдержанный в одиночках... Все свое ношу с собой... Так о чем, бишь, мы?.. А, вы ищете логику... В Ухте... М-м-м... - Горегляд ел, точно дирижировал симфоническим оркестром. Вдохновенно. К рюмочке руку протянет, отхлебнет; вторую руку выбросит за ветчиной, наколет ее вилкой, как трезубцем, пухловатые пальцы в сторону отведет, поглядит на ветчинку издали. Как она отсвечивает на солнце... Икорку на нож, и размазывает по хлебу, ритмично, неторопливо, так и хочется, чтобы в конце музыкальной фразы ножом по рюмке позвенел, что ли, для звуковой полноты. Затем, круто повернувшись, он выбросил перед собой обе руки с ножом и вилкой:

- Официант!..

- Значит, любезнейший, ищете логику? - продолжал он, отправив решительным жестом щи суточные обратно на кухню... - Алексей! - радостно воскликнул он, заметив кого-то за приоткрытой дверью. - Садись! Знакомься!..

Высокий костлявый мужчина лет тридцати двух с интеллигентным нежным лицом, назвав себя, уселся рядом, и Горегляд повторил ему слово в слово мой недоуменный вопрос.

Мужчина пить отказался.