Шум и ярость   ::   Фолкнер Уильям

По-моему, это логично, что люди, столько водя себя и других за нос при помощи слов, наделяют молчание мудростью, и в наступившей паузе почувствовалось, как те двое спешно ищут возражение, средство какое-то отнять фургон и лошадь.

— Никто тебе не даст двадцать пять долларов за спиннинг, — сказал первый. — Спорю на что хочешь, не дадут.

— Да он и не поймал еще форелину, — вспомнил третий, и оба закричали:

Ага, а я что говорю! Ну-ка, как того человека зовут? Слабо сказать. Его и нет на свете.

— Да заткнитесь вы, — сказал второй. — Смотрите, опять выплывает. — Они нагнулись и застыли одинаково, и одинаковые удочки тонко и косо блестят на солнце. Форель не спеша всплыла зыбко растущей тенью; опять воронка ушла по течению, медленно разглаживаясь.

— Ух ты, — пробормотал первый.

— Мы и не пробуем уже ее ловить, — сказал он. — Только смотрим, как приезжие бостонцы пробуют.

— А другой, кроме нее, тут рыбы нет?

— Нету. Из этого омута она других всех повыгоняла уженья самое лучшее место ниже, у водоворота.

— А вот и нет, — сказал второй. — У мельницы Бигев два раза больше словишь. — Они поспорили немного — где клев лучше, затем внезапно замолчали и стали глядеть, как форель опять всплывает и как воронка всасывает клочок неба. Я спросил, далеко ли отсюда до ближайшего городка. Они сказали.

— Но к трамвайной линии ближе всего вон туда, — доказал второй в сторону, откуда я пришел. — Вам куда?

— Никуда. Гуляю просто.

— Вы из университета студент?

— Да.