Шум и ярость   ::   Фолкнер Уильям

— Анс сейчас только уехал за город, — говорит он. — Пройдитесь-ка с ней за вокзал, к тем приречным домам. Там вам скажут, чья она.

— Пожалуй, — сказал я. — Идем, сестренка. — Запихнула в рот остаток булочки, ест. — Еще хочешь? — спросил я. Дожевывает, смотрит на меня взором черным, немигающим и дружеским. Я дал ей одну из оставшихся плюшек и сам принялся за другую. Спросил у встречного, где здесь вокзал, и он показал дорогу.

— Пошли, сестренка.

Дошли до вокзала, перешли через рельсы, к реке. Мост, а дальше вдоль берега-дома, сбитые кое-как из досок и выходящие задами на реку. Улочка убогая, но вида пестрого, даже цветистого. За щербатым забором посреди бурьяна стоит кривобокий от ветхости шарабан, а поодаль — облупленный домишко, и в верхнем окне сушится ярко-розовое платье.

— Не ваш ли это дом? — спросил я. Смотрит на меня поверх булочки. — Вот этот, — показал я рукой. Жует и молчит, но я как будто уловил в ее лице что-то утвердительное, соглашающееся, хотя без особого пыла. — Ты здесь живешь, да? Тогда идем. — Я вошел в покосившуюся калитку. Оглянулся на нее. — Здесь ведь? Узнаешь свой дом?

Кивнула несколько раз быстро, смотрит на меня, кусает влажный полумесяц булочки. Идем к дому. Дорожка из расколотых и разномастных плит, пронзенных жесткими копьями свежепроросшей травы, ведет к разбитому крылечку. В доме — ни шороха, и розовое платье безветренно повисло сверху из окна.