Шум и ярость   ::   Фолкнер Уильям

Их там былодолларов на пятьдесят, не меньше. И Квентину на плиту кто-то положил букетик. — Ума, говоришь?

— Впрочем, меня это не удивляет, — говорю. — Ты же на все способна. Ты ни о ком не думаешь. Тебе на всех плевать.

— А, — говорит. — Ты про свою должность. — Смотрит на могилу. — Мне жаль, Джейсон, что так получилось.

— Сильно тебе жаль, — говорю. — Теперь, значит, кроткие речи в ход пущены. Только напрасно приехала. Наследства нету ни гроша. Мне не веришь — спроси дядю Мори.

— Да никакого мне не нужно наследства, — говорит. Смотрит на могилу. — Почему не сообщили мне? — говорит. — Я случайно увидела в газете. На последней странице. Совсем случайно.

Молчу. Стоим, смотрим на могилу, и мне вспомнилось, как мы маленькие были и всякое такое, и опять стало не по себе, и досада какая-то давит, что теперь дядя Мори все время будет торчать у нас и распоряжаться, как вот сейчас оставил меня под дождем одного добираться домой.

— Да, много ты о нас думаешь, — говорю. — Только умер — сразу шмыг обратно сюда. Но впустую ты хлопочешь. Не думай, что тебе удастся под шумок домой вернуться. Не усидела в седле — пешком ходи, — говорю. — У нас в доме даже имя твое под запретом, — говорю. — Понятно? Мы знать вас не знаем, тебя, его и Квентина, — говорю. — Понятно тебе?

— Понятно, — говорит. — Джейсон, — говорит и смотрит на могилу. — Если ты устроишь, чтобы я ее на минутку увидела, я дам тебе пятьдесят долларов.

— Да у тебя их нету, — говорю.