Шум и ярость   ::   Фолкнер Уильям

И даже те, что были в характере у Квентина. Я тогда же подумала — зачем еще давать ей это имя вдобавок ко всему, что и так унаследовано. Временами приходит на ум, что господь покарал меня ею за грехи Кэдди и Квентина.

— Вот так да, — говорю. — Хорошенькие у вас мысли. С такими мыслями немудрено, что вы беспрерывно хвораете.

— О чем ты? — говорит. — Я не пойму что-то.

— И слава богу, — говорю. — Добропорядочные женщины много такого недопонимают, без чего им спокойнее.

— Оба они были с норовом, — говорит. — А только попытаюсь их обуздать — они тотчас к отцу под защиту. Он вечно говорил, что их незачем обуздывать, они, мол, уже научены чистоплотности и честности, а в этом вся возможная наука. Теперь, надеюсь, он доволен.

— Зато у вас остался Бен, — говорю. — Так что не горюйте.

— Они намеренно выключали меня из круга своей жизни, — говорит матушка. — И вечно вдвоем с Квентином. Вечно у них козни против меня. И против тебя, но ты слишком мал был и не понимал. Они всегда считали нас с тобой такими же чужаками, как дядю Мори. Не раз, бывало, говорю отцу, что он им слишком дает волю, что они чересчур отъединяются от нас. Пошел Квентин в школу, а на следующий год пришлось и ее послать раньше времени; раз Квентин — значит, и ей непременно. Ни в чем буквально не хотела от вас отставать. Тщеславие в ней говорило, тщеславие и ложная гордость. А когда начались ее беды, я так и подумала, что Квентин захочет перещеголять ее и в этом отношении.