Шутка Приапа, или Обречение смолоду   ::   Широков Виктор Александрович

Посаженный в камеру, очевидный козел отпущения, как он понял из допроса-беседы, ведь никто из упомянутых лиц из увиденного на столе следователя списка не был даже задержан, не говоря о предъявлении обвинения. Его просто, как лоха, брали на понт, мягко вытаскивали из него возможность ссылки на него же, по сути обязывая его выполнить ту грязную и очень даже небезопасную работу, которую они сами должны были проделать. Он им поможет, значит, а потом они же или наоборот те, кого он подставит, его же и уберут. Все правильно. Мавр сделал свое дело, мавр может уходить. Мавр просто должен уходить. Легко.

Странно, но именно здесь, в крысиной норе Гордин впервые почувствовал себя свободным. Дальше - только смерть, то есть ничто. А там, где ничто, там не больно, не страшно. Там - истинная свобода.

Свобода - это смерть.

Пока он молчит, впрочем, он может тоже никого не бояться. У него есть любимая работа - литература, есть герои, которых он уже успел полюбить и даже сродниться с ними. Конечно, он пока не достиг той силы озарения, которая, как ему казалось, иногда мелькала в его бессмертных стихах, но общий фон его прозы, сам язык был вполне на уровне. Ничего, он ещё научится, если поживет, если будет время, если не наступит в 1999 году Страшный Суд и конец света. Конец века уже наступил.

Наступил конец его любимой литературной эпохи. Впрочем, его лучшие стихи ведь тоже не заметили. Люди не умеют читать, они чаще прикидываются, делают вид. Чтобы прочесть столько, сколько он, надо прожить три жизни. Столько не живут. И потом он никогда не был в стае. Ни в коммунистической, хотя и имел партбилет.