Симеон Гордый   ::   Балашов Дмитрий Михайлович

И почти недивит, когда перед ним возникает Кумопа, колдовка, месяц назад встретившаяся ему на пути.

Он глядит на эти ветоши, столь неуместные здесь, в роскоши княжьих хором, на ее ноги в стоптанных лаптях, попирающие ордынский ковер… Досадливо вспоминает подаренный старухе золотой перстень. За какою корыстью приволоклась нынче старая?

— Князь, ты можешь не дожить до утра! — Каркающий голос колдовки сух и строг. — На, возьми! — Темная от грязи худая лапа протягивает ему пучок сухих можжевеловых веток.

Князь смотрит с сомнением. Там, на дороге в лесу, это было прилепо, но здесь, в изузоренных покоях, где иконы в дорогих окладах, где рядом домовая церковь?..

— Что делать мне с этим? — спрашивает Семен недоуменно, принимая из темных потрескавшихся рук колкий сухой пучок.

— Почуешь, што смерть подошла, зажги! — возражает старуха, без робости и жадного блеска в глазах озирая княжеский покой.

— Ты опять спасаешь меня! — говорит, помедлив, Семен. — Чем мне отблагодарить тебя?

Старуха небрежно машет рукою:

— Не нать мне твово серебра! — Помолчав, пожевав морщинистым ртом, добавляет: — Рощу охрани святую, где Велесов дуб, знашь? Пущай не рубят!

(О роще той, припоминает Семен, вот уже колькой год идет пря с самим митрополитом Феогностом.)

— Не веришь? — вдруг спрашивает старая.