Симеон Гордый   ::   Балашов Дмитрий Михайлович

— Как звать-то тебя? — полюбопытничал Симеон, снимая с пальца золотой княжеский перстень.

— Кумопа! — отмолвила та и, протянув сухую, точно воронья лапа, скрюченную руку, цепко схватила княжеский дар.

— Когда стану тебе нужна, приду! — прокаркала она, пряча перстень в лохмотья. — Скажи твоим, — она махнула рукою в сторону расступившихся дружинников, — пущай меня пропускают к тебе вот по етой памяти! — Перстень на мгновение вновь мелькнул в ее скрюченной птичьей лапе. — И поезжай, опоздашь!

Семен еще помнил, что хотел было осенить себя крестным знамением, и — не сумел. Рука словно бы налилась свинцом… Уже потом, позже, после того как доскакал до Москвы и уведал про смерть родителя-батюшки, он вспомнил, что именно с таким ужасом сожидал и боялся узреть в тот миг рядом с черным колеблющимся пятном, — то была отрубленная кровавая голова убитого в Орде тверского княжича Федора, который в ночь перед казнью бешено колотился к нему и осыпал его проклятиями, а он, Симеон, молчал, стоя внутри, за запертой дверью, положив ледяные руки на дубовый засов, молчал, зная, что отныне и навсегда проклят.

Господи! Ты еси благ и премудр! Наставь, о чем умолять мне в молитвах моих? Жизни ли попрошу у тебя, жизнедавец? Счастья ли? Все то будут просьбы неисполнимые, ибо проистекут от лукавства и лености раба твоего. Попрошу одной справедливости! Крест мой и судьба моя да не минуют мя!



ГЛАВА 1

Тяжкое наследство оставил после себя Иван Данилович Калита.